Редакция газеты «Ведомости» потребовала отставки министра обороны Иванова

 

 

Факты:

«Мы отдаем себе отчет в том, что Сергей Иванов – близкий друг Владимира Путина и, по мнению многих наблюдателей, возможный кандидат в преемники. Поэтому какую-то часть критики, обрушившейся на него, вероятно, нужно считать следствием политической борьбы между различными кланами внутри Кремля. Но мы не участвуем в этой политической борьбе и требуем отставки Сергея Иванова…», - пишет редакция «Ведомостей» в номере от 16.02.2005.

Новодворская: «Ломать не строить… Борис Николаевич далеко нас оттащил, но недостаточно. Думаю, бедняга просто надорвался. Спасибо, конечно, и за сделанное, но выбирать наследников надо серьезнее. Был же в качестве кандидатуры Немцов. Любое возмущение против него как законного президента со стороны гипотетических силовиков было бы расценено как мятеж, подавить который с большим удовольствием помогли бы те же США».

«Западной демократии он (Солженицын. – К.Н.) не знал, будучи сначала советским офицером, потом советским зэком. Что же до его нелюбви к Америке – как человек откровенный да еще и находящийся в демократической среде, он, не боясь насмешек, позволил себе говорить черт знает что и прослыл там ретроградом. По возвращении же в Россию все и сдохло. Не потребовал снять звезды с башен Кремля и чтобы Ленина убрали из мавзолея. И апофеоз измены – звать в гости Путина, представителя столь "любимых" им органов!».

«…И Чечня опять же: войска обязаны уйти – она не должна быть частью России…».

«Я не разделяю формулу СПС, что лишь при сильном падении нефтяных котировок возникнут у нас и просвещение, и либерализм. Голод в КНДР никого не подвиг на демократизацию. Нам голода недостаточно. Иначе бы при Ленине  в 21-м, и в 33-м возникла бы неслыханная демократия. Вот в 50-е годы уже были свободы, вернее – могли быть, но не было плана Маршалла при поддержке союзнических войск. При наших масштабах и ядерном арсенале кто бы на это решился? У Запада есть очень неприятная установка – обнести нас прозрачной стеной и законсервировать. Вполне либералы, бывшие сотрудники ЦРУ, признались Боровому: «Демократия, конечно, вещь хорошая, но силой мы насаждать ее не будем. Стабильность важнее». Дескать, погибайте!».

Смарцев: «Знаете, мне все время хочется вам сказать: какая гибель? Мы в центре Москвы разговариваем, выйдите на Пушкинскую! Не на демонстрацию, а пройдитесь, просто подышите – и все станет на место. Нет для гибели идейной основы!».

Новодворская: «Дойдите до Красной площади. Там вы сразу все увидите – и бюст Сталина над его могилой, и Мавзолей, и красные звезды над Кремлем».  А. Смарцев. «Последний российский диссидент». Интервью с Валерией Новодворской. Газета «Миг». 22.05.2003

Вчитаемся в Пугаченко

«Россия - уникальная цивилизация, и для нее губительно слепое копирование чужого опыта. Необходимость содержания многочисленной армии обусловлена особым географическим положением страны и, в меньшей степени, - ее тяжелыми климатическими условиями. «Все одиннадцать веков нашей истории мы находились либо в состоянии войны, либо у преддверия состояния войны»; «Вопросы войны и мира в нашем, русском случае, есть вопросы жизни и смерти», - пишет в книге «Народная монархия» известный русский философ Иван Солоневич.

США, пытающиеся убедить нас в необходимости перехода к профессиональной армии, отделены от внешних врагов двумя океанами. Европа, вторящая Вашингтону в этом вопросе, воевала либо на чужой территории, либо - между собой, но не за жизнь, а за деньги и власть. И это были совсем иные войны, нежели русские - на собственной земле, за сохранение целостности страны и физическое выживание русской нации.

Нет ни малейших сомнений, что с увеличением численности населения планеты, ростом стоимости природных богатств, в частности энергоносителей и пресной воды, русскому народу придется и дальше защищать свою землю и собственность от попыток завоевания. Так кому выгодно, чтобы русская армия была малочисленной и корыстной, а не многочисленной и патриотичной»?

    

 

    Олег Куликов: "Антифашистский пакт" требует запретить угнетенным классам бороться за свои права

    КПРФ.ру 22.02.2006

 

«Антифашистский пакт», подписание которого было инициировано "Единой Россией", требует политической оценки со стороны тех, против кого он был реально направлен. Совершенно очевидно, что речь не идет о не существующих как реальная политическая сила полумифических "фашистах". Пакт в своём заглавии, очевидно, и придуманном для тех, кто не будет читать его текста, претендует на резкое осуждение фашизма, нацизма, с его войной, геноцидом, газовыми камерами, который рефлекторно осудит каждый нормальный человек. Но это — если не вчитываться в сам откровенно провокационный текст пакта. Там на самом деле ничего толком не говорится о фашизме.

Главную составляющую часть пакта я вижу в крайне циничном, абсолютно фашистском требовании борьбы с "разжиганием социальной розни", которое четыре раза повторяется на последней странице. То, что они называют "разжиганием социальной розни", в традиционных источниках именуется классовой борьбой, и относится к категории общественных процессов, естественных для классового, антагонистического общества, к которым, к сожалению, теперь относится и Российская Федерация. Почему бы тогда "Единой России" не запретить морозы, увеличить световой день и поставить вне закона колорадских жуков?

Это исторически чисто фашистcкое, даже нацистское требование, лишающее угнетенные классы права на защиту собственных интересов, фактически уравнивает коммуниста и социалиста с фашистом и нацистом и ставит всю социалистическую идеологию вне закона. Нам предлагалось подписать ЭТО?

Людям, которых сделали бедными, теперь запрещают еще и вести политическую борьбу за свои права! И это подписали 12 партий, включая партию власти!

Если бы "Антифашистский пакт" имел силу закона — КПРФ, "Родина" и все остальные левые и социальные политические партии могли бы уже быть запрещены и распущены в принудительном порядке.

Такое было только в фашистских государствах — в первую очередь в национал-социалистической Германии».

 

«Социалистическая доктрина по-прежнему притягивает немало людей, несмотря на вполне очевидные неудачи социализма, еще и потому, что он не был осужден (как в свое время национал-социализм) и, следовательно, широкие слои общества остались в неведении относительно его истинного содержания.

Определяющим в этой доктрине является не поддержка слабых слоев общества, а демагогическая концепция, соединяющая свободу и равенство. При всей сладости этих слов соединение свободы с равенством на практике принципиально невозможно. Свобода рано или поздно приводит к неравенству между более талантливыми, трудолюбивыми, удачливыми и теми, кто таких качеств не проявил или таких подарков от судьбы не получил. Общество неизбежно расслаиваится на богатых и бедных, тут и сказочке конец. Значит, приходится выбирать – равенство или свобода.

Какие возможности предлагает решительному и честолюбивому человеку современное цивилизованное общество? Ощутимого публичного и (или) материального успеха можно добиться в искусстве, науке, бизнесе, спорте и политике. Все эти сферы деятельности сопряжены с крайней степенью стрессовых ситуаций, то есть конкуренции (которая вообще-то существует и в других областях, но не в таком жестком виде). Конкуренция есть неизбежный процесс соревнования за лучшее место, и в ней присутствует некий элемент жестокости, потому что выигрыш одного неизбежно означает проигрыш другого, более слабого, деликатного или просто менее удачливого». С. Белоцкий.  «Социал-идиоты, или Сон разума». Газета «Вести». Израиль. 8.05.2003

«Уподобляясь дятлу, вновь повторю: нынешние темпы размножения человечества смертельно опасны, а ложная этика, содействующая выживанию "лишних" особей, способных в перспективе прокормить себя лишь грабежом, просто преступна. Поскольку фактически (неважно, из каких побуждений) способствует формированию "новой бедноты"… Уже сегодня миллиард землян живет впроголодь; эти люди готовы на все, чтобы раздобыть самое элементарное пропитание, и гуманитарная милостыня может лишь притормозить, но не отменить этот процесс, поскольку любые подачки в конечном итоге способствуют росту числа претендентов на подаяние. А мир нынче тесен. Ни за морями, ни за долами не отсидишься.  Да и "относительное" обнищание вовсе не безобидно;  развращенный байками о всеобщем равенстве плебс не желает мириться с тем, что у кого-то есть тарелка супа, а у кого-то вилла аж о пяти комнатах. Л. Вершинин. «Последние римляне». Газета «Вести». Израиль. 7.08.03

                                         

                      Родители моего отца

расстреляны фашистами в 1941 году

 

 

МАЛКА И КАЛМАН НЕПОМНЯЩИЕ

«Уже сами по себе правила философского искусства обязывают философа к честным и открытым приемам; помимо того, он обладает способностью, далеко превосходящей все софистические ораторские ухищрения, именно – способностью, наперед заявляя своим слушателям о том, какой аффект он желает в них вызвать, тем не менее несомненно вызывать в них последний (для этого ему необходимо только быть ими понятым)».

                                                                                                                             И. ФИХТЕ                                                    

        ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ СОВРЕМЕННОЙ ЭПОХИ

                                                                                            Лекция III

                                                                                             

 «Цель всей земной жизни»  Фихте сводит «к свободному и сообразному с разумом устроению человеческим родом всех отношений последнего»; а отличительную черту рассматриваемой эпохи он видит «в ее отрешении от разума во всякой его форме». «Но что такое разум и особенно сообразная разуму жизнь и каковы те отношения, которые должны быть устроены разумной жизнью сообразно этому разуму...»? «Объект разума – единая жизнь, являющаяся жизнью рода. Если человеческую жизнь лишить разума, останутся только индивидуальность и любовь к ней. Сообразно с этим разумная жизнь состоит в том, что личность забывает себя в роде, связывает свою жизнь с жизнью целого и приносит первую в жертву последней; неразумная же, напротив, в том, что личность не думает ни о чем и не любит ничего, кроме себя самой, и посвящает свою жизнь единственно собственному личному благополучию, и если то, что разумно, можно в то же время называть хорошим, а противное разуму – дурным, то существует лишь одна добродетель – забывать себя как личность, и лишь один порок – думать о себе».

«Нравственное учение третьей эпохи и здесь, как во всем другом, представляет предмет в противоположном истине виде и делает единственной добродетелью то, что в действительности есть единственный порок, а единственным пороком – то, что на самом деле есть единственная добродетель».

«Всякий, кто думает о себе как личности и желает жизни, бытия и личного наслаждения помимо жизни в роде и для рода, тот в сущности — лишь пошлый, маленький, дурной и вдобавок несчастный человек, какими бы разнообразными добрыми делами он ни старался прикрыть свое уродство; таково наше мнение, против которого и во веки веков нельзя будет сделать серьезного возражения.

Возражения, которые делала эта порода людей против такого воззрения с тех пор как она существует, и какие будет делать, пока будет существовать, сводятся к бесстыдному уверению, будто человеку невозможно забыть о себе и будто личное себялюбие теснейшим образом срослось с его природой и неискоренимо внедрилось в нее. Я задам вопрос этим столь категорически заверяющим нас господам: откуда знают они, что возможно для человека и что невозможно? Очевидно, такое их утверждение не может основываться ни на чем, кроме их самонаблюдения: и очень может быть, что лично они, являясь тем, что они есть, и желая этим остаться, никогда не будут способны забыть себя. Но что дает им право превращать меру своей способности или неспособности в общее мерило способности рода? Благородный, конечно, в состоянии знать внутренний мир неблагородного; ибо все мы зачинаемся и рождаемся в эгоизме, жили в нем и лишь в трудной борьбе умерщвляем в себе эту ветхую природу; но душевные состояния благородного недоступны для неблагородного, ибо последний никогда не проникал во внутренний мир первого и не переживал его состояний. Благородный объемлет оба мира, неблагородный – лишь один мир, тот, у которого он в плену, подобно тому как бодрствующий всегда может бодрствуя мыслить о сне, зрячий – о темноте, между тем как спящий не в состоянии думать о бодрствовании или слепорожденный не может думать о свете. Лишь после того как люди, о которых мы говорим, достигнут высшего мира и займут в нем место, для них станет возможным то, возможность чего они отрицают теперь, и благодаря этому они узнают, что это возможно для человека.

Итак, истинную и разумную жизнь мы усмотрели в том, чтобы личная жизнь посвящалась жизни рода, или в том, чтобы личность забывала себя в других, – разумеется, понимая этих других не в смысле личностей, так как в этом случае мы остались бы при личной индивидуальности, но в смысле рода. Итак, поймите меня: симпатия, побуждающая нас смягчать личную печаль других людей и делить и увеличивать их радость, благожелательство, приковывающее нас к друзьям и родным, любовь, привязывающая нас к супругу и детям, – все это, часто соединяющееся со значительными пожертвованиями собственным удовольствием и удобством, есть первый тихий и тайный шаг разумного инстинкта к тому, чтобы предварительно сломить только самый упорный и грубый эгоизм и начать развитие разрастающейся и всеобъемлющей любви. Но эта любовь всегда направлена на индивидуальных личностей и далека от того, чтобы обнимать человечество как таковое, как род, без всякого различия между личностями; и, несмотря на то, что она несомненно представляет преддверие высшей жизни, в которую никто не может вступить, не восприняв освящения в этой области более нежных влечений, все же она не есть сама высшая жизнь. Последняя объемлет род именно как род. Жизнь же рода выражается в идеях; основной характер последних и их различные виды мы обстоятельно изучим в течение наших лекций. Данная ранее формула – посвящать свою жизнь роду –  может быть поэтому выражена и так: посвящать свою жизнь идеям, ибо идеи объемлют род как таковой и его жизнь; и сообразно с этим разумная и, следовательно, справедливая, хорошая и истинная жизнь состоит в том, чтобы забывать себя в идеях и не искать и не знать иного наслаждения, кроме наслаждения идеями и принесения им в жертву всех остальных житейских наслаждений».

«Я утверждаю: поскольку вы сами, вынуждаемые какой-то внутренней силой, не могли бы удержаться от одобрения, удивления и уважения по отношению к такой жизни, которая, как описанная выше, приносит себя в жертву идеям, и тем сильнее уважали бы ее, чем заметнее и значительнее принесенные ей идеям жертвы, постольку из этого вашего одобрения можно было бы вывести, что в вашей душе содержится неискоренимый принцип такого содержания: личность должна быть приносима в жертву идее; та жизнь, которая осуществляет это, есть единственно истинная и справедливая жизнь, и, следовательно, с точки зрения истины и подлинной действительности, индивидуум вовсе не существует, ибо не должен иметь никакого значения и должен погибнуть, и, напротив, существует единственно род, ибо последний должен рассматриваться, как единственно существующий».

«Разумная жизнь необходимо любит себя, ибо всякая жизнь как совершенно самодовлеющая и заполняющая себя есть наслаждение собой. И как в человеке не может быть совершенно уничтожена разумность, так не может быть уничтожена и эта любовь разумности к себе; еще более: именно на эту любовь как на глубочайший корень всякого разумного существования и единственную искру, еще привязывающую человека к цепи разума, можно с уверенностью рассчитывать и воздействовать в каждом, кто только хочет быть честным и беспристрастным.

Любит себя и неразумная жизнь голой индивидуальности, ибо она — все же жизнь, а всякая жизнь необходимо любит себя. Но так как разумная и неразумная жизнь совершенно противоположны, то и любовь и упоение собой каждой из них также противоположны и специфически различны; это специфическое различие без труда может быть замечено и даст возможность отличать один вид любви от другого.

Начнем с любви к себе разумной жизни. И к разумной жизни человек может находиться опять-таки в двоякого рода отношении: или он обладает ей лишь в представлении, в слабом образе и со слов других, или он сам в действительности существует и живет такой жизнью. Что человек может не находиться в последнем состоянии и тем не менее может не представлять собой эгоиста и выразителя третьей эпохи (хотя в этом случае он не будет обладать и истинной свободой), это мы признали уже выше, так же как и то, что все мы зачаты и рождаемся вне такого состояния и можем достигнуть его лишь путем упорного труда. Поэтому первое отношение; т. е. существующее лишь в представлении обладание разумной жизнью или приобщение к ней есть состояние, никогда вполне не вымирающее в человечестве, оно может быть вызвано и затронуто в каждом человеке.

Любовь неразумной жизни к себе, которая лучше всего, конечно, знакома каждому и с которой удобнее всего начать беседу, в своем специфическом отличии выражается, как в общем, так и в частностях, следующим образом: как радость по поводу собственного благоразумия, как мелкое высокомерие и тщеславие по поводу своей ловкости и свободы от предрассудков и, обозначая неблагородное достойным его неблагородным выражением, – как самолюбование по поводу собственной пронырливости. Поэтому третья эпоха изображена и в предыдущей лекции высокомерно взирающей сверху вниз на тех, кто, грезя о добродетели, упускает наслаждения, и довольной тем, что сама она – выше таких вещей и не позволяет навязывать себе ничего в этом роде, словом, представлялась, употребляя вполне соответствующее ее истинной сущности выражение, эпохой просвещения и  просвищения*. Потому-то и самое высокое и утонченное, что в конце концов ощущает тот, кто старательно заботился о своей выгоде и отстоял ее, несмотря на множество препятствий, есть восторг по поводу собственной пронырливости. Напротив, любовь к себе разумной жизни, как жизни закономерно определенной и устроенной, в своем специфическом отличии представляется не неожиданной радостью, а имеет более строгую форму одобрения, глубокого уважения и почитания.

Поскольку разумная жизнь воспроизводится в нас лишь в представлении и как чужое состояние, само это  представление проникается к себе любовью и с наслаждением сосредоточивается на себе, ибо в этом случае мы, по крайней мере, настолько проникли в сферу жизни разума, что имеем представление о том, какой она должна быть. (Здесь возникает – добавлю это для знакомых с искусственными философскими выражениями – эстетическое наслаждение, т, е. наслаждение исключительно по поводу представления, притом — высшее эстетическое наслаждение, какое только возможно).

Это наслаждение и это одобрение, как одобрение по отношению к чужому, к тому, чего нет в нас самих, импонирует нам, однако, в силу того же самого основания и вселяет в нас уважение и почитание; у лучших из нас оно соединяется с тихим недовольством собой и с тайной жаждой стать похожим на такой идеальный образ, и из этой жажды постепенно развивается высшая жизнь. Поскольку же разумная жизнь ощущается нами как наше собственное действительное бытие, она есть бьющий через край источник невыразимого наслаждения, зависть к которому смертельно отравила бы эгоиста, если бы последний мог его созерцать; в этой любви к себе такая жизнь есть блаженство, ибо все ощущения неприятного и отталкивающего, как и ощущения жажды и пустоты, — не что иное, как муки рождения высшей жизни, рвущейся навстречу своему завершенному развитию. Когда эта жизнь уже развилась, она есть жизнь самодовлеющая, не нуждающаяся ни в чьей другой, истекающая из себя самой и собственной силы высшая свобода и легкость».

«Все великое и хорошее, что составляет основу и источник теперешнего нашего существования и что является необходимым условием своеобразной жизни и деятельности нашей эпохи, стало действительным исключительно благодаря тому, что благородные и сильные люди приносили в жертву идеям всякое житейское наслаждение; и мы сами со всем, что в нас есть, представляем результат жертв, принесенных всеми прежними поколениями и особенно их достойнейшими членами».

«Окиньте вместе со мной взглядом окружающий нас мир. Вы знаете, что еще и до сих пор значительные пространства земли покрыты гниющими болотами и непроходимыми лесами, холодная и сырая атмосфера которых производит ядовитых насекомых и распространяет опустошительные эпидемии. Эти пространства стали почти всецело жилищем для диких и немногочисленных человеческих особей, влачащих среди них тупую и безрадостную жизнь без свободы, способностей и достоинства. Из истории известно, что такой вид имела когда-то на большом протяжении и та часть земли, на которой мы теперь живем, В настоящее время болота высушены, леса вырублены и превращены в плодородные равнины и покрытые виноградом холмы, очищающие воздух и наполняющие его животворным благоуханием; над реками, введенными в постоянные русла, перекинуты прочные мосты; из земли выросли деревни и города с прочными, удобными и подобающими жилищами для людей и с пережившими уже века общественными зданиями для развития и возвышения духа. Вы знаете, что еще и сейчас по громадным пустыням бродят дикие племена, поддерживают свою жизнь грязной и отвратительной пищей, которая большей частью имеется в недостаточном количестве, и, тем не менее, с ожесточением вопиющие при всякой встрече из-за этой скудной пищи и из-за жалких орудий, которыми они добывают себе пропитание и убогие предметы роскоши, и в своей яростной мстительности доходящие до пожирания ближнего. В высшей степени вероятно, что все мы происходим от таких племен или, по крайней мере, в одном из поколений своих предков прошли через такое состояние. В настоящее время люди выбрались из лесов и соединены в многолюдные общества, тогда как в состоянии дикости каждая семья должна была непосредственно заботиться о всех своих разнообразных потребностях, сама приготовляя орудия производства для удовлетворения каждой из них, что сопряжено было со значительной потерей времени и растратой сил.

Образовавшиеся в настоящее время общества людей разделены на сословия, каждое из которых занимается лишь одним делом, изучению и исполнению которого оно посвящает свою жизнь, снабжая продуктами своего труда все остальные сословия и получая от последних удовлетворение всех прочих своих потребностей (Заметим к теме:  разделение труда - К. Н.). Так власти природы противопоставляется возможно большая масса разросшейся и объединенной в стройном порядке силы разума. Ее (природы.- К.Н.) яростному стремлению к взаимной войне и грабежу законы и их блюстители противопоставляют непроницаемую преграду; всякий спор разрешается без крови, и удовольствие, доставляемое преступлением, оттесняется суровыми наказаниями в темные тайники сердца, благодаря чему возникает внутренний мир, и каждый действует спокойно в указанных ему границах. Против громадных масс, часто образующихся из весьма разнородных племен и соединенных едва понятным образом, стоят такие же громадные массы, также чудесно объединенные, и, мало зная взаимные силы, они взаимно вселяют друг в друга страх, благодаря чему люди иногда наслаждаются также и внешним миром, а если доходит до войны, то даже превосходящая силами сторона ослабевает вследствие сопротивления другой, также богатой силами, и вместо втайне желанного истребления противника заключает мир. Поэтому и между независимыми народами образовалось своего рода международное право, и из разделенных народных масс – своего рода международная республика. Вы знаете, как еще и теперь порабощает или убивает пугливого и не познавшего еще себя дикаря всякая сила природы. Для нас же наука открыла собственную нашу духовную природу и тем самым в значительной степени подчинила нам внешние чувственные силы природы. Механика увеличила и продолжает увеличивать почти в бесконечное число раз слабую человеческую силу. Химия ввела нас во многих пунктах в тайную лабораторию природы и сделала нас способными воспроизводить для наших целей многие из ее чудес и пользоваться ими для защиты от причиняемых ею нам бед; астрономия завоевала небо и измерила его пути. Вы знаете – вся история древности, равно как описания жизни существующих еще дикарей, свидетельствуют о том же, – что народы, не исключая и самых просвещенных, спасаясь от ужасов внешней природы и убегая в сокровенную глубь своего сердца, именно здесь и находили ужаснейшее чудовище: Божество, как своего врага. Подобострастными самоуничижениями, мольбами, принесением в жертву всего, что было для них наиболее дорогим, добровольным мученичеством, человеческими жертвоприношениями, кровью единственных сыновей, когда это казалось нужным, старались они подкупить это ревнивое ко всякому человеческому благополучию существо, примирить его со своими неожиданными удачами и вымолить за них прощение.

Таковы религии древнего мира и существующих еще и теперь дикарей, и я приглашаю историков указать в этой области какую-нибудь другую. Для нас давно уже исчезло это страшилище; искупление и удовлетворение, о которых говорится в известной системе учений, – очевидные факты, верим ли мы в них или нет, и тем более действительные, чем менее мы хотим в них верить. Наша эпоха, далекая от страха перед Божеством, в лице своих представителей сделала его даже слугой своих удовольствий. Со своей стороны мы очень далеки от того, чтобы порицать ее за этот недостаток боязни Божества, и скорее считаем его одним из ее достоинств. И, если представители этой эпохи не способны к истинному наслаждению Божеством, –  не способны любить его, жить в нем и быть в нем счастливыми, мы можем, по крайней мере, вменить им в заслугу то, что они не чувствуют перед ним страха. Пусть они, если им так угодно, совершенно отделаются от него или изменяют свои представления о нем, как им это будет угодно.

Такова, во-первых картина человечества, каким оно было когда-то и каково оно еще отчасти теперь, и, во-вторых, такова картина общего теперешнего его состояния».

* Игра слов: Auf-und Ausklärung.  Аuf - указывает на движение вверх; aus - на направленность движения изнутри наружу. (Слово «просвищение» придумано мной. – К.Н.).

«Наиболее обычное представление о свободе есть представление о произволе; рефлексия останавливается на полпути между волей, определяемой лишь естественными влечениями, и в себе и для себя свободной волей. Когда говорят, что свобода состоит вообще в том чтобы делать все, что угодно, то подобное представление свидетельствует о полнейшем отсутствии культуры мысли, в котором нет и намека на понимание того, что есть сами в себе и для себя свободная воля, право, нравственность и т. д.

Рефлексия, формальная всеобщность и единство самосознания есть абстрактная уверенность воли в своей свободе, но она еще не есть ее истина, потому что она еще не имеет саму себя своим содержанием и целью, и субъективная сторона есть, следовательно, нечто другое, чем предметная; поэтому содержание этого самоопределения и остается только чем-то конечным. Произвол есть не воля в ее истине, а воля в качестве противоречия». Гегель. Философия права. 79-80

«Метод, согласно которому в науке понятие развивается из себя самого и есть лишь имманентное продвижение и порождение своих определений — продвижение не посредством уверения, что существуют различные отношения, и посредством следующего затем применения всеобщего к такому откуда-то взятому материалу,— этот метод здесь также предполагается известным из «Логики».

Движущий принцип понятия в качестве не только разрушающего, но и порождающего обособления всеобщего я называю диалектикой, следовательно, это диалектика не в том смысле, что она разрушает, запутывает, ведет в разные стороны данные чувства и вообще предмет непосредственного сознания, положение и т. д. и ставит своей целью лишь доказать противоположное. Не этот негативный способ рассуждения, который часто встречается и у Платона, я называю диалектикой. Эта отрицательная диалектика может рассматривать как свой последний результат нечто противоположное определенному представлению, причем либо решительно, как скептицизм древних, согласно которому вывод сводился к противоречию данному представлению, либо более неопределенно, как возможность приближения к истине,— вывод современной половинчатости в мышлении.

Высшая диалектика понятия состоит в том, чтобы рассматривать определение не только как предел и нечто противоположное, но породить из него позитивное содержание и позитивный результат, посредством чего она только и есть развитие и имманентное продвижение. Такая диалектика есть не внешнее деяние субъективного мышления, а собственная душа содержания, из которой органически вырастают ее ветви и плоды.

Мышление в качестве субъективного лишь наблюдает это развитие идеи как собственную деятельность ее разума, ничего со своей стороны к нему не добавляя. Рассматривать что-либо разумно означает не привносить извне разум в этот предмет, обрабатывая его таким образом, но видеть предмет для себя разумным; здесь дух в своей свободе, высшая вершина самосознательного разума, сообщает себе действительность и порождает себя как существующий мир; дело науки только в том, чтобы осознать эту собственную работу разума предмета.

Определения, возникающие в процессе развития понятия, с одной стороны, сами суть понятия, с другой — так как понятие есть существенно идея, они выступают в форме наличного бытия, и ряд таких понятий есть вместе с тем и ряд образований; так их и следует рассматривать в науке». Гегель. Философия права. 91-92

  Гегель г.в.ф.

       энциклопедия философских наук

 

«По отношению к духу, как он является в мире, в космологии преимущественно рассматривались вопросы о человеческой свободе и о происхождении зла. Это, несомненно, в высшей степени интересные вопросы, но, чтобы дать на них удовлетворительный ответ, прежде всего не следует фиксировать абстрактных рассудочных определений в качестве окончательных в том смысле, будто каждое из двух противоположных определений обладает самостоятельным существованием и должно быть рассматриваемо в своей изолированности как субстанциальное и истинное. Такова, однако, была точка зрения прежней метафизики как вообще, так и в космологических рассуждениях, которые вследствие этого не могли соответствовать своей цели — постижению явлений мира. Так, например, метафизика вовлекала в круг своего рассмотрения различие между свободой и необходимостью, и эти определения применялись ею к природе и к духу таким образом, что природу в ее действиях она считала подчиненной необходимости, а дух — свободным. Это различие, несомненно, существенно и имеет свое основание в глубинах самого духа; однако свобода и необходимость как абстрактно противостоящие друг другу принадлежат лишь области конечного и имеют значимость лишь на его почве.

Свобода, не имеющая в себе никакой необходимости, и одна лишь голая необходимость без свободы суть абстрактные и, следовательно, неистинные определения. Свобода существенно конкретна, вечным образом определена в себе и, следовательно, вместе с тем необходима. Когда говорят о необходимости, то обыкновенно понимают под этим лишь детерминацию извне, как, например, в конечной механике тело движется лишь в том случае, если оно получает толчок от другого тела, и только в том направлении, которое ему сообщено этим толчком. Это, однако, лишь внешняя, а не подлинно внутренняя необходимость, ибо последняя есть свобода.

Точно так же обстоит дело с противоположностью между добром и злом — этой противоположностью углубленного в себя современного мира. Если мы рассматриваем зло как нечто для себя устойчивое, как то, что не есть добро, то в этом отношении это совершенно правильная постановка вопроса, и противоположность должна быть признана; иллюзорность и относительность противоположности добра и зла состоит не в том, что будто бы в абсолютном добро и зло едины и будто зло возникает только благодаря нашему субъективному воззрению, как это говорили еще недавно. Ложность же этого понимания состоит в том, что зло рассматривается как прочное положительное, между тем как на самом деле оно есть нечто отрицательное, не обладающее для-себя-существованием, а лишь силящееся быть им. На самом дело зло есть лишь абсолютная видимость в-себе-отрицательности». Гегель. 1, 142-43

   

    

  суждение чепухи – ничто, а суждение о чепухе – нечто

 

 

Зло есть противоречие, а противоречие должно быть, поскольку свобода есть необходимость, состоящая в том, чтобы снять противоречие. Религия рассудка есть чепуха, но атеизм усугубляет эту чепуху тем, что не принимает ее как наличное бытие, не признаёт реальность чепухи как противоречие, которое должно быть снято в идею разума. В результате мышление попадает в тавтологическую зависимость и не может выйти из чепухи, поскольку чепуха не подлежит отрицанию, она – «черная дыра», поглощающая мышление. Свет мышления отражается в своем отрицании, это – отрицание отрицания, просвещение.

 Чепуха – не предмет, не сущность мышления, не нечто. Чепуха – ничто, мышление без отражения, такое содержание мышления, которое не имеет сущности. Фантасмагория называется фантасмагорией потому, что она есть отрицание образа мышления, но она не есть отрицание логики мышления. Но чепуха не имеет ни образа, ни логики. Поэтому чепуху нельзя отрицать, а следует признать чепухой как таковой – тем, что не имеет ни сущности ни явления, что не есть ни бытие ни небытие. Даже маразм – нечто, а чепуха – ничто; и невежество – нечто, отрицание гармонии, а чепуха – ничто. Даже параша – и та есть нечто, отрицание прекрасного, а чепуха – ничто. В чепухе нет мысли, она и не мысль и не отрицание мысли, и не иллюзия в мысли, каков есть театр или кинематограф. Чепуха – иллюзия мысли, дурная пустота мысли, дурная бесконечность бесконечной дурноты и бесконечная дурнота дурной бесконечности. 

Дети играют «в пап и мам», а попы играют «в бога». Здоровое мышление не придаст значения детской игре и не возвысит ее до уровня закона жизни. Наши правители, от Ельцина до Путина, совершают хадж в Мекку детских забав и возносят молитвы к небесам ребячьего сознания, вопреки разуму, силой власти и авторитета обращают всех в новую веру, которая в сущности столь же ничтожна, как тот строй, которому они адресуют свои молитвы. Их суждение есть суждение чепухи – ничто. Наше суждение о чепухе – нечто, именно разум.

Артисты тоже играют, полагая, что их влагалище в дело освобождения общества от коммунистической идеи имеет божественное значение, обложено предначертаниями и предначертано обложениями марк-захаровых и олег-басилашвили.      

Церковный бог есть чепуха. Но рассуждение о форме этого бога не есть чепуха, ибо рассуждение о форме и есть форма рассуждения, есть само мышление в действии, логический процесс. Церковный бог есть чепуха по своей природе. Но рассуждение о форме бороды церковного бога есть обычное рассуждение об обычной или необычной, но о бороде, а не о сущности церковного бога. Сущность церковного бога есть чепуха, или ничто.

Истинное суждение о боге есть суждение логической идеи, истинное мышление, разум. 

 

 

«... Свободное есть воля. Воля без свободы – пустое слово, так же как свобода действительна лишь как воля, как субъект... Дух есть вообще мышление, и человек отличается от животного мышлением... Воля есть особый способ мышления: мышление как перемещающее себя в наличное бытие, как влечение сообщить себе наличное бытие...  Воля ... это – безграничная бесконечность абсолютной абстракции или всеобщности, чистое мышление самого себя. Те, кто рассматривают мышление как особую своеобразную способность, отделенную от воли, в качестве также своеобразной способности и даже ставят мышление ниже воли, особенно доброй воли, сразу же обнаруживают, что ничего не знают о природе воли... Если одна определенная здесь сторона воли, абсолютная возможность абстрагироваться от любого определения, в котором я себя нахожу или которое положено мною в меня, бегство от всякого содержания как ограничения,— если одна эта сторона есть то, к чему воля определяет себя как к свободе или что представление фиксирует для себя как свободу, то это негативная, или рассудочная, свобода. Это свобода пустоты, которая, возведенная в действительный образ и страсть и оставаясь вместе с тем только теоретической, представляет собой в области религии фанатизм индусского чистого созерцания, а обращаясь к действительности, становится как в области политики, так и в области религии фанатизмом разрушения всего существующего общественного порядка и устранением всех подозреваемых в приверженности к порядку, а также уничтожением каждой пытающейся вновь утвердиться организации. Лишь разрушая что-либо, эта отрицательная воля чувствует себя существующей; она полагает, правда, что стремится к какому-либо позитивному состоянию, например к всеобщему равенству или к всеобщей религиозной жизни, но на самом деле она не хочет позитивной действительности этого состояния, ибо такая действительность тотчас же установит какой-либо порядок, какое-либо обособление как учреждений, так и индивидов, а между тем именно из уничтожения этого обособления и объективной определенности возникает самосознание этой отрицательной свободы. Таким образом, то, к чему она, как ей кажется, стремится, уже для себя может быть лишь абстрактным представлением, а осуществление этого – лишь фурией разрушения». Гегель. Философия права. 68-71

 

 

       Гегель г.в.ф.

       Философия права

 

«Почвой права является вообще духовное, и его ближайшим местом и исходной точкой — воля, которая свободна; так что свобода составляет ее субстанцию и определение и система права есть царство осуществленной свободы, мир духа, порожденный им самим как некая вторая природа.

Что касается свободы воли, то здесь следует напомнить о прежнем способе познания. В качестве предпосылки принимали представление о воле и пытались вывести из него и фиксировать дефиницию воли; затем по способу тогдашней эмпирической психологии из различных ощущений и явлений обычного сознания, таких, как раскаяние, вина и т. п., которые, как предполагалось, могут быть объяснены лишь исходя из свободы воли, выводилось так называемое доказательство того, что воля свободна. Однако еще удобнее просто считать, что свобода дана как факт сознания и что в нее надо верить. Что воля свободна и что есть воля и свобода — дедукция этого может быть... дана лишь в связи целого. Основные черты этой предпосылки, заключающиеся в том, что дух есть ближайшим образом интеллигенция и что определения, посредством которых он в своем развитии движется вперед – от чувства через представление к мышлению,– это путь порождения себя как воли, которая в качестве практического духа вообще есть ближайшая истина интеллекта...

Свободное есть воля. Воля без свободы – пустое слово, так же как свобода действительна лишь как воля, как субъект. Что же касается связи между мышлением и волей, то об этом можно заметить следующее. Дух есть вообще мышление, и человек отличается от животного мышлением... Различие между мышлением и волей — лишь различие между теоретическим и практическим отношением... Воля есть особый способ мышления: мышление как перемещающее себя в наличное бытие, как влечение сообщить себе наличное бытие». Гегель. Философия права. 67-69  

 

«- У меня сосед есть, - сказал Троекуров, - мелкопоместный грубиян; я хочу взять у него имение - как ты про то думаешь?

- Ваше превосходительство, коли есть какие-нибудь документы, или...

- Врешь братец, какие тебе документы. На то указы. В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение. Постой однако ж. Это имение принадлежало некогда нам, было куплено у какого-то Спицына, и продано потом отцу Дубровского. Нельзя ли к этому придраться.

- Мудрено, ваше высокопревосходительство, вероятно сия продажа совершена законным порядком.

- Подумай, братец, поищи хорошенько.

- Если бы, например, ваше превосходительство могли каким ни есть образом достать от вашего соседа запись или купчую, в силу которой владеет он своим имением, то конечно...

- Понимаю, да вот беда - у него все бумаги сгорели во время пожара.

- Как, ваше превосходительство, бумаги его сгорели! чего ж вам лучше? - в таком случае извольте действовать по законам, и без всякого сомнения получите ваше совершенное удовольствие.

- Ты думаешь? Ну, смотри же. Я полагаюсь на твое усердие, а в благодарности моей можешь быть уверен.

Шабашкин поклонился почти до земли, вышел вон, с того же дни стал хлопотать по замышленному делу, и благодаря его проворству, ровно через две недели, Дубровский получил из города приглашение доставить немедленно надлежащие объяснения насчет его владения сельцом Кистеневкою». А. С. Пушкин

 

А Я говорю вам, что

всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду;

 кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону;

а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной.

Мф 5, 22

 

 

         Гегель г.в.ф.

       Философия права

 

 

«...Государство нуждается также в глубоком образовании и понимании и требует удовлетворения этой потребности от науки. Однако поверхностность в философии, поскольку она касается вопросов нравственности, права и долга вообще, приходит по логике вещей к тем принципам, которые и составляют поверхностность в этой сфере, к принципам софистов, так хорошо нам известным из сочинений Платона,— к принципам, основывающим то, что есть право, на субъективных целях и мнениях, на субъективном чувстве и частном убеждении, к принципам, ведущим к уничтожению как внутренней нравственности, добропорядочности и совести, любви и права в отношениях между частными лицами, так и публичного порядка и государственных законов». Гегель. Философия права. 51

 

«Представление может идти и дальше и обратить для себя злую волю в видимость доброй. Если оно и не может изменить зло по его природе, оно может все-таки придать ему видимость добра. Ибо каждое действие имеет нечто позитивное, а так как определение добра в противоположность злу также сводится к позитивному, я могу утверждать, что данный поступок по моему намерению добр. Следовательно, зло находится в связи с добром не только в сознании, но и с позитивной стороны. В случае если самосознание выдает поступок за добрый лишь для других, то эта форма есть лицемерие, если же оно способно и для себя утверждать, что это деяние доброе, то это еще более высокая точка знающей себя абсолютной субъективности, для которой добро и зло в себе и для себя исчезли и которая может выдавать за таковые все, что она хочет и может. Это точки зрения абсолютной софистики, выступающей как законодательница и определяющая различие между добром и злом по своему произволу. Что касается лицемерия, то сюда следует отнести, например, преимущественно религиозных лицемеров (Тартюфов), которые выполняют все обряды и, может быть, сами по себе действительно благочестивы, но вместе с тем делают все, что им вздумается. В наше время мало говорят о лицемерах, потому что, с одной стороны, это обвинение кажется слишком суровым, с другой — следует сказать, что лицемерие в его непосредственном облике в значительной степени исчезло. Эта неприкрытая ложь, маскировка добром, стала теперь слишком прозрачной и не может оставаться незамеченной, и разделение — по одну сторону добро, по другую зло — уже не существует в таком виде с тех пор, как возрастающая образованность поколебала противоположные определения. Теперь лицемерие приняло более тонкую форму, форму пробабилизма , которая состоит в том, что нарушение пытаются представить перед судом собственной совести как нечто доброе. Эта форма может выступить только там, где моральное и доброе определены авторитетом; таким образом, существует столько авторитетов, сколько оснований для того, чтобы утверждать, что зло есть добро. Казуистические теологи, и особенно иезуиты, разработали такие проблемы совести и несметно увеличили их число.

Когда эти случаи доводятся до высшей утонченности, возникает множество коллизий, и противоположности между добрыми и злыми поступками становятся настолько колеблющимися, что по отношению к отдельному случаю могут переходить друг в друга. Желают только вероятного, т. е. приближающегося к добру, что может быть подтверждено каким-либо основанием или авторитетом. Своеобразное определение этой точки зрения состоит в том, что она содержит лишь абстрактное, конкретное же содержание представляется как нечто несущественное, которое отводится произволу голого мнения». Гегель. Философия права. 195-97 

 

Всемирная Федерация Профсоюзов - на стороне трудящихся Белоруссии

28.02.2006 ИА КПРФ-news

 

Солидарность с рабочим классом Белоруссии выражает своим посланием к Федерации Профсоюзов Белоруссии, Всемирная Федерация Профсоюзов, по случаю недавнего решения ЕС, показывающего стремления империалистов повлиять на результат предстоящих выборов в стране.

В послании подчёркнуто, что "ВФП поддерживает право каждого народа самостоятельно принимать решение о своей судьбе и будущем". Далее следует текст послания:

Шестой раз за последние два года Европейский Парламент принимает резолюцию против Белоруссии. Европейский Союз, участвующий и поддерживающий оккупацию США в Ираке, Афганистане, Палестине, пытается проявлять мнимый интерес по отношению к демократии в Белоруссии. Европейский Союз Лицемерит! Его не интересует демократия, он старается антидемократическими средствами поддержать ставленников американцев на мартовских выборах.

Рабочий класс осознает суть неприемлемых для него резолюций буржуазного империалистического Европарламента. Всемирная Федерация Профсоюзов выражает рабочему классу и народу Белоруссии солидарность и свидетельствует поддержку борющихся профсоюзов всего мира. ВФП поддерживает право каждого народа самостоятельно принимать решение о своей судьбе и будущем.

ВФП осуждает попытки США, финансирующих и организующих незаконные и антидемократические наступления против независимых государств. Мы желаем успехов Президенту Александру Лукашенко и призываем народ Белоруссии не допустить, чтобы США и их органы подрывали будущее ваших детей и молодого поколения. За будущее независимой Белоруссии!

 

 

Депутаты от Коммунистической партии Греции

осудили резолюцию Европарламента против Белоруссии

28.02.2006 Тамара Казанжиду, ИА КПРФ-news

 

Почти за месяц до проведения президентских выборов в Белоруссии, политическими группами Народной партии, социалистов, неолибералов, зелёных и "Европы Наций" в Европарламенте была принята  "Резолюция по положению в Белоруссии перед президентскими выборами 19 марта". Этот акт является вмешательством во внутренние дела Белоруссии для свержения её законно избранного правительства.

Несогласие Европарламентской группы КПГ выразил евродепутат партии, Танасис Пафилис, заявив, что "мы голосуем против резолюции, выражаем свою солидарность с народом Белоруссии, в его попытке отбить империалистические наступления и избрать свой путь развития". Он отметил, что "это шестая неприемлемая и вызывающая резолюция за полтора года и является частью истеричных попыток ЕС свергнуть избранное народом Белоруссии правительство Лукашенко, которое отказывается подчиниться империалистическому варварству". И добавил, что ЕС "лицемерно оценивает попытки правительства Белоруссии ограничить иностранное империалистическое вмешательство, нацеленное на его свержение, посредством огромного финансирования политических кадров и СМИ, как наступление на демократические права".

Откровенным вызовом назвал Танасис Пафилис положение о нарушении "международных стандартов", замечая, что "они же по оценкам ЕС соблюдены в оккупированных Ираке и Афганистане!", и добавил,  что "подло говорить о "кандидатах ставленниках", тем временем как известно, что кандидат "единой оппозиции" был избран в присутствии американского посла и послов стран ЕС".

Как подчеркнул коммунист-депутат, "ЕС требует от властей Белоруссии предоставить «равные возможности› всем политическим силам, тем временем как все политические партии свободны , хотя в "демократических" странах Балтии, членах ЕС, компартии вне закона и 40% населения не имеет гражданства и политических прав: "Вор кричит: держи вора!"».

 

«Что действительно, то разумно. Но не все, что существует, действительно; дурное есть нечто в самом себе надломленное и ничтожное... Все то, что покоится только на авторитете, не считают значимым... Многое признается лишь внешне, а не внутренне. Право следует черпать из разума. Этому не могут противостоять никакие привилегии, все особенные права поглощены понятием права. Это — творения человека, а творениям человека противопоставляется в качестве наивысшего право божественное. Однако в наши дни именно божественное право – наиболее отвергаемое». Штраус. Конспект лекции Гегеля. В книге «Гегель. Философия права». 379

«Добавление к его лекции о естественном праве в Берлинском университете, 1828: ...Положение, пояснить которое тем более необходимо, что оно допускает искажения и нелепые упреки; оно принадлежит величайшему философу нынешнего мира и гласит: что действительно, то разумно, и что разумно, то действительно... Для оправдания этого положения необходимо иметь в виду следующее: действительность противоположна явленности, явленность есть случайное, действительное же в явлении есть то, что обладает мыслью». Ганс. Конспект лекции Гегеля. Там же. 379-80

 

«Поскольку такая эпоха допускает возможность некоторого знания, выходящего за пределы познания чисто телесного мира (такое допущение делается ей не вполне последовательно и именно потому, что объекты такого знания встречаются и в опыте и вследствие этого о них преподается в школах), высшей мудростью для нее становится сомневаться во всем и ни в одном вопросе не становиться ни за, ни против. В этой нейтральности, в этой непоколебимой беспартийности, в этом невозмутимом равнодушии ко всякой истине эпоха видит истинную и совершенную мудрость, и обвинение кого-нибудь в том, что у него есть система, является в такое время безвозвратно отнимающим честь и доброе имя человека опозорением. Научные хитросплетения ведь изобретены только для того, чтобы молодые люди низших сословий, не имевшие возможности видеть высший свет, играя ими, развивали свои способности для будущей житейской практики; для этой цели одинаково хорошо всякое мнение и всякий тезис, как положительные, так и отрицательные, и смешным недоразумением было бы принимать шутку всерьез и интересоваться каким-нибудь из этих тезисов как чем-то значительным и ценным.

В области воздействия на природу и пользования ее силами и плодами такая эпоха интересуется лишь непосредственно и материально полезным, дающим жилище, одежду и пищу, дешевизной, удобствами и – это высшее, до чего способна подняться эпоха, – модой; она не знает того высшего господства над природой, которое налагает на последнюю несмотря на ее сопротивление, величественную печать человечества, как рода, т. е. печать идей, и в котором состоит истинная сущность прекрасного искусства, а если ей говорят о нем отдельные вдохновенные личности, она осмеивает его как глупость и мечтательность; таким образом оставшаяся еще у такой эпохи механическая часть искусств; превращается в новое поприще для моды, в орудие изменчивой и потому вовсе не соответственной вечности идеи роскоши. В области правового устройства государств и управления народами такая эпоха или будет побуждаемая ненавистью к старому порядку, строить государственные конституции на воздушных и бессодержательных абстракциях и пытаться управлять выродившимися поколениями посредством высокопарных фраз, без твердой и непреклонной внешней власти или же, руководимая своим идолом, опытом, и при всяком великом или малом поводе наперед уже убежденная в том, что нам самим не выдумать ничего, она будет поспешно хвататься за летописи прошлого, чтобы вычитать, как когда-то поступали в подобных положениях, и отсюда почерпнуть закон своей деятельности; так из пестро сшитых друг с другом лоскутков различных отживших эпох она будет составлять свое политическое существование, тем самым явственно обнаруживав собственное сознание своего ничтожества.

В области нравственности она признает за единственную добродетель преследование собственной пользы, и самое большее, что она к этому добавляет (отчасти видимости ради, отчасти же по непоследовательности), это - деятельность в пользу других, разумеется, когда это не противоречит нашей собственной выгоде, а единственным пороком она объявляет упущение своей выгоды. Она будет утверждать и – ко всякому возможному поступку ей нетрудно подыскать неблагородный побудительный мотив, ибо ей совершенно незнакомо благородное – даже будет доказывать, что так действительно думали и действовали все люди, когда-либо жившие и живущие теперь, и что в человеке вообще нет иных побуждений, кроме своекорыстных; при этом она будет сожалеть о тех, кто предполагает в человеке еще что-нибудь другое, как о жалких глупцах, не знающих еще мира и людей.

Наконец, что касается религии, то и последняя превращается рассматриваемой нами эпохой в учение о счастье, напоминающее нам, что для того, чтобы наслаждения были в надлежащей мере продолжительны и обильны, мы должны соблюдать умеренность и пользовании ими; Бог существует здесь только для того, чтобы заботиться о вашем благополучии, и лишь наша нужда вызвала его к существованию и привела его к решению существовать. Все, что удерживается сверх этого из сверхчувственного содержания какой-нибудь наличной религиозной системы, обязано этой пощадой единственно потребности в узде для разнузданной черни, узде, не нужной для образованных людей, да еще отсутствию более целесообразных средств восполнять полицию и судебное следствие. В общем, выражаясь кратко, такая эпоха достигла своей вершины, когда уяснила себе, что разум и вместе с ним все лежащее за пределами голого чувственного существования личности есть исключительно выдумка некоторых праздных людей, называемых философами.

... Еще одно относящееся к форме характерное свойство этой эпохи: в своих важнейших выразителях она становится настолько уверенной и непоколебимо убежденной в своей правоте, что в этом отношении ее не может превзойти даже истинная наука. С невыразимым состраданием и сожалением она взирает на прошедшие времена, когда люди были еще так ослеплены, что позволяли призраку добродетели и грезе о сверхчувственном мире вырывать уж совсем было направлявшееся им в рот наслаждение, – на эти времена тьмы и суеверия, когда еще не явились они, эти представители нового времени, исследовавшие и измерившие во всех направлениях глубину человеческого сердца; когда они еще не сделали, не возвестили и не распространили повсюду того великого открытия, что это сердце в сущности и основе своей есть лишь ком грязи. Эта эпоха не будет опровергать, но лишь пожалеет и добродушно посмеется над теми современниками, которые не разделяют ее мнений, и когда не оставит человеколюбивой надежды на то, что и эти люди со временем возвысятся до ее воззрений, став более зрелыми благодаря возрасту и опыту или так же основательно, как и представители эпохи, изучив то, что последние называют историей. Наука преодолевает этих представителей эпохи — последние, конечно, не замечают этого — только тем, что совершенно постигает их образ мышления, воссоздает его из составных частей, достигая умения воспроизвести его на случай, если бы по несчастью были утрачены всякие его следы, и даже признает его совершенную правильность с его собственной точки зрения. Таким образом, наука (если мы можем говорить от ее имени) выясняет, что непоколебимость этого образа мышления происходит именно оттого, что со своей точки зрения он совершенно прав и никогда не откроет пробела в своих заключениях, как бы часто ни просматривал их ряд. Если нет ничего, кроме чувственного существования личностей, если не существует никакой высшей жизни рода и никакого единства, то помимо опыта не может быть никакого источника познания, ибо о чувственном существовании нам, очевидно, дает знание только опыт; и именно потому всякий другой предполагаемый источник (и все, что будет вытекать из него) необходимо должен быть признан бредом и химерическим созданием нашего мозга, и остается лишь объяснить, каким образом фактически возможно так бредить и выделять из мозга нечто вовсе в нем не содержащееся. Впрочем, от такого объяснения представители эпохи благоразумно воздерживаются, довольные опытным познанием, что так обстоит дело в действительности. А что действительно нет ничего, кроме чувственного существования личности, это они знают вполне достоверно, ибо, сколько бы раз и как бы глубоко они ни проникали в свой собственный внутренний мир, они никогда не воспринимали в нем чего-нибудь другого, кроме чувства собственного личного чувственного существования.

Вывод из всего сказанного тот, что такой образ мышления основывается вовсе не на ошибке мышления и суждения, ошибке, которую можно было бы исправить, показав эпохе какое-нибудь ложное умозаключение, делаемое ей, и напомнив ей о каких-нибудь нарушаемых ей правилах логики; он основан на всем несовершенном бытии эпохи и тех, в ком она нашла свое выражение. Коль скоро эпоха и эти ее представители существуют такими, каковы они есть, они по необходимости должны и мыслить так, как мыслят, и, чтобы мыслить иначе, они должны были бы прежде всего стать иными.

Счастье – закончим единственно возможным здесь утешительным воззрением – счастье, что даже самые решительные приверженцы этого образа мышления против собственного желания и воли в действительности всегда являются лучшими, чем на словах; счастье,что искра высшей жизни в человеке никогда не погасает, в каком бы забвении ее ни оставляли, но продолжает тлеть с тихой тайной силой, пока не получает материала, зажегши который она разгорается в яркое пламя. И одна из целей настоящих чтений состоит в том, чтобы хотя бы только раздуть эту искру высшей жизни и, насколько это возможно, доставить ей материал». Фихте. Основные черты современной эпохи. Лекция 2

---

«Можно еще упомянуть о единстве государства и церкви – определение, которое многократно обсуждалось и провозглашалось наивысшим идеалом и в новые времена. Если их существенное единство состоит в единстве истины основоположений и убеждений, то столь же существенно, чтобы вместе с этим единством получило особенное существование и различие в форме их сознания. В восточных деспотиях существует это столь часто желаемое единство церкви и государства — но тем самым там нет государства, нет того самосознательного развертывания в праве, в свободной нравственности и органическом развитии, которое только и достойно духа. Далее, для того чтобы государство достигло наличного бытия как знающая себя, нравственная действительность духа, необходимо различение между ним и формой авторитета и веры; но это различение выступает лишь постольку, поскольку церковная сторона приходит к разделению внутри себя самой; лишь таким образом, возвышаясь над особенными церквами, государство обретает и осуществляет всеобщность мысли, принцип своей формы; и чтобы познать это, надо знать не только, что есть всеобщность в себе, но и что есть ее существование. Поэтому настолько неверно считать, будто разделение церквей представляет или представляло собой несчастье для государства; что лишь в результате такого разделения государство могло стать тем, что составляет его определение,— самостоятельной разумностью и нравственностью. Это разделение было также наиболее благоприятным из всего, что могло произойти для собственной свободы и разумности церкви и для свободы и разумности мысли.

Прибавление. Государство действительно, и его действительность заключается в том, что интерес целого реализуется, распадаясь на особенные цели. Действительность всегда есть единство всеобщности и особенности, разложенность всеобщности на особенности, которые представляются самостоятельными, хотя они носимы и хранимы лишь внутри целого. Если этого единства нет в наличии, нечто не действительно, хотя бы и можно было принять, что оно существует. Дурное государство — такое, которое лишь существует, больное тело тоже существует, но не имеет подлинной реальности. Отсеченная рука еще выглядит как рука и существует, но она не действительна; подлинная действительность есть необходимость: то, что действительно, необходимо внутри себя. Необходимость состоит в том, что целое разделено на понятийные различия и что это разделенное представляет собой прочную и сохраняющуюся определенность, которая не мертвенно прочна, а постоянно порождает себя в распаде.

 Существенной принадлежностью завершенного государства является сознание, мышление; поэтому государство знает, чего оно хочет, и знает это как мысленное. Так как знание имеет свое местопребывание в государстве, то наука также имеет его здесь, а не в церкви. Несмотря на это, в новейшее время постоянно говорят о том, что государство должно возникать из религии. Государство есть развитый дух и выдвигает свои моменты при свете сознания: благодаря тому, что то, что заключено в идее, выступает во-вне, в предметность, государство являет себя как конечное, как область мирского, между тем как религия являет себя как область бесконечного. Поэтому государство кажется подчиненным, а так как конечное не может существовать для себя, то оно нуждается, как утверждают, в церкви как базисе. Как конечное оно якобы не имеет оправдания и лишь посредством религии становится священным и принадлежащим бесконечному. Однако этот способ рассмотрения в высшей степени односторонен. Государство в самом деле по существу носит мирской и конечный характер, имеет особенные цели и особенные органы власти, но то, что государство носит мирской характер,— лишь одна сторона, и лишь для бездуховного размышления государство только конечно. Ибо государство обладает животворящей душой, и это одушевляющее есть субъективность, которая создает различия, но вместе с тем и удерживает их в единстве. В царстве религии также есть различия и конечности. Бог, гласит религиозное учение, триедин; следовательно, здесь три определения, лишь единство которых есть дух. Поэтому если мы постигаем природу Бога конкретно, то это происходит также лишь посредством различий. В царстве Божием, следовательно, так же как и в мирском, встречаются конечности, и то, что мирской дух, т. е. государство, только конечен — одностороннее воззрение, ибо действительность не имеет в себе ничего неразумного. Дурное государство, впрочем, является лишь мирским и конечным, но разумное государство бесконечно внутри себя. Говорят также, что государство должно черпать свое оправдание в религии. Идея в религии есть дух во внутренней глубине души, но та же идея сообщает себе в государстве мирской характер и доставляет себе в знании и волении наличное бытие и действительность. Если же говорят, что государство должно основываться на религии, то это может означать, что оно должно зиждиться на разумности и исходить из нее. Однако это можно превратно понимать и так, что люди, чей дух связан несвободной религией, тем самым наиболее пригодны к повиновению. Но христианская религия есть религия свободы. Она может, правда, также обернуться таким образом, что свободная религия превратится в несвободную, будучи связана с суеверием.

Если полагают, что индивиды должны обладать религией, чтобы их связанный дух можно было бы тем легче подавлять в государстве, то это дурной смысл положения; если же полагают, что люди должны питать уважение к государству, к этому целому, разветвлением которого они являются, то это, разумеется, лучше всего достигается посредством философского понимания сущности государства; но за недостатком такового к этому же может привести и религиозное убеждение.

Таким образом, государство может нуждаться в религии и вере. Но существенное отличие государства от религии сохраняется и состоит в том, что его требования носят характер правовой обязанности и что душевное состояние, при котором это требование будет выполнено, ему безразлично. Сферой религии, напротив, является внутренняя настроенность, и подобно тому как государство, предъявляя свои требования в религиозном духе, нанесло бы ущерб праву внутренней жизни, так и церковь, действующая подобно государству и налагающая наказания, вырождается в тираническую религию.

Третье различие, связанное с предыдущими, состоит в том, что содержание религии есть и остается тайной, и его почвой тем самым являются душа, чувства и представления. На этой почве все имеет форму субъективности; государство, напротив, осуществляет себя и придает своим определениям прочное наличное бытие. Если бы религия захотела утверждать себя в государстве так, как она привыкла к этому на своей почве, то она опрокинула бы организацию государства, ибо в государстве различия обладают широтой внеположенности; в религии, напротив, все всегда соотнесено с тотальностью. Если бы эта тотальность вознамерилась завладеть всеми отношениями государства, то она была бы фанатизмом; она хотела бы в каждом особенном обладать целым и могла бы достигнуть этого только посредством разрушения особенного, ибо фанатизм состоит именно в том, чтобы не допускать особенных различий. Когда говорят: «для благочестивого нет закона», то это не что иное, как выражение фанатизма. Ибо там, где благочестие заступает место государства, оно не может выносить определенного и разрушает его. С этим связано также, что благочестие предоставляет решение совести внутреннему чувству и не определяется. Эта внутренняя жизнь не развивается, достигая оснований, и не отдает себе отчета в своих решениях. Следовательно, признав благочестие действительностью государства, мы выбросили бы все законы за борт, и законодателем стало бы субъективное чувство. Это чувство может быть голым произволом, и таково ли оно в самом деле, может быть познано лишь по поступкам; однако, поскольку они становятся поступками, велениями, они принимают форму законов, что именно и противоречит названному субъективному чувству. Бога, предмет этого чувства, также можно было бы сделать определяющим, но Бог есть всеобщая идея, а в этом чувстве он — неопределенное, не созревшее для того, чтобы определять то, что в государстве налично как развитое. Именно то обстоятельство, что в государстве все прочно и обеспечено, представляет собой оплот против произвола и позитивного мнения. Религия как таковая не должна, следовательно, быть правящей. Гегель. Философия права. 304-307

---

 

Что единство государства и церкви состоит в единстве закона и убеждений, а их различие состоит в форме государственного и религиозного сознания.

Что только такое государство достойно духа, которое является самосознательным развертыванием в праве, в свободной нравственности и органическом развитии.

Чтобы государство достигло наличного бытия как знающая себя, нравственная действительность духа, необходимо различение между ним и формой авторитета и веры.

Возвышаясь над Церковью, государство обретает и осуществляет всеобщность мысли, принцип своей формы. Чтобы познать это, надо знать не только, что есть всеобщность в себе, но и что есть ее существование. Только тогда государство сможет стать тем, что составляет его определение, – самостоятельной разумностью и нравственностью. Это наиболее благоприятно для собственной свободы и разумности церкви и мысли.

Соответственно негативному способу рассуждения и сообразно отрицательной диалектике, Путин возвышает церковь над государством, вследствие чего государство не может стать тем, что составляет его определение, – самостоятельной разумностью и нравственностью. И это наименее благоприятно для собственной свободы и разумности церкви и мысли. Ибо народ перестает думать об истинной вере, о науке разума, а церковь берет на себя миссию чепухи, дурачит трудящихся абстрактным рассудочным представлением и уводит мышление прочь от идеи и истины. Это нужно церкви и буржуазному государству, но это не нужно разуму. Буржуазное государство есть дурное государство, и население должно понимать ровно столько, чтобы не понимать ничего  по существу вопроса власти, морали и нравственности. Очевидно, в Москву вместе с правом Собчака пришла и санкт-петербургская философская школа. Не институт, не академия какая-нибудь, а простая буржуазная обывательская школа, обыкновенная опора дурного государства, в котором реализуется интерес не целого, а частного, именно право частной¹ собственности.

Государство действительно, если во всяком особенном реализуется интерес целого. Дурное государство не имеет подлинной реальности. Подлинная действительность есть необходимость: то, что действительно, необходимо внутри себя. Эта необходимость состоит в понятийном различии целого.

 

                                                             

понятие необходимости

в периодической системе химических элементов

  

 

 

 

 

 

Так и необходимость духа состоит в том, что целое разделено на понятийные различия и что это разделенное представляет собой прочную и сохраняющуюся определенность, которая не мертвенно прочна, а постоянно порождает себя в распаде, это – нравственность, составляющая сущность государства. Этим объяснимо то, что и в условиях реакции все же существует разум, и он порождает себя при распаде государства. Поэтому были коммунисты-борцы при нацистском режиме в Германии, есть они и теперь, при буржуазном режиме в России. Что не есть идея, то есть распад государства. Истинное государство есть идея нравственности, совесть, мера вещей, коммунистическое общество.

Пусть путь Путина и не путь Распутина, но распутство на Руси Путина стало нормой, ибо корни распутства и корни мышления Путина – в частной¹ собственности. Путь истины – путь логической идеи, но логика Путина отрицает идею, а воля его не выражает понятия и убеждения истины. Мы не можем полагаться на авторитет, зная истину и то, что авторитет не может заменить науку. Для духа существует единственный авторитет, это – авторитет знания и доказательство истины. Все другие выражают свое субъективное чувство, мнение, но не истину. Или признайте истину и путь логической идеи, путь разума, которым следовал Ленин, или признайте свое поражение, господа субъективные идеалисты. Долго бродить в дебрях капитала вы не сможете и вскоре погубите народ. Ваши идеалы – чепуха, абстракция, ничтожество рассудка, за которым стоит ваш корыстный интерес. Но вряд ли вы одумаетесь, ибо вы от зверя; голова же его на Западе, а вы, члены, – в России. Крякни еще что-нибудь, Владимир Вольфович!

__________

¹ Чем является рынок для Путина? «Стратегическое планирование воспроизводства минерально-сырьевой базы региона в условиях формирования рыночных отношений» – тема кандидатской диссертации, которую он защитил в 1997 году в петербургском Горном институте.

Приватизация минерально-сырьевой базы региона требует изменения темы. Лучше было бы писать трактат о сращивании криминала с органами власти, о коррупции, далее – о деградации обнищавшего «электората».

 

 

                      НЕ ВСЕ ВМЕЩАЮТ СЛОВО ИДЕИ

 

 

 

Капиталисты строят церкви и монументы монархам возводят, дворянские правила воскрешают, а президент буржуазную церковь славит да белую гвардию возбуждает. Дело Ленина и Христа осуждают хмыри, которым мысль в диковинку; они нынче властвуют, блага народа разоряют и уже землю в собственность захватывают.

Не нужны Богу благие тела, а нужны благие дела. Благое дело – не милостыню подать, а милостыню отнять. Но вы от мира сего, и логика ваша ущербна. Да не останемся с мыслью вашей, а пребудем с нашей.

Милостыню отнять – это значит избавить народ от милостыни и сделать так, чтобы не было в милостыни нужды. Отнимай милостыню путем всеобщего блага. Всеобщее благо не есть частнособственническое, но есть общенародное благо государственной собственности на средства производства. Отдай народу это высшее благо – и отнимешь у него милостыню, подаваемую капиталистом и выдаваемую им за благо.

Совершенство Путина противно идее Христа, ибо Путин не возвращает общенародное народу, а продолжает дело Ельцина и заводит имения! Вера и правда его у Алексия 2-го под амвоном спрятана, а сам Алексий не из лучшего мышления, не первый из первых, но последний из последних, ибо власть Советскую проклял и идею Христа предал! Не все вмещают слово сие, но кому дано! Кто может вместить, да вместит!

Трудно богатым войти в Царство Небесное, вера их – ложь, а дела – во благо жулья. Постигайте науку Христа, Гегеля и Маркса – диалектику, истину духа, государства и права. Познайте сами и другим не препятствуйте!  

Несмотря на то, что существенной принадлежностью завершенного государства является сознание, мышление и поэтому государство знает, чего оно хочет, и знает это как мысленное; несмотря на то, что знание имеет свое местопребывание в государстве и наука также имеет его здесь, а не в церкви,  президент Путин полагая, что государство возникает из религии, притягивает церковь к руководству духовной жизнью в государстве. Но церковь враждебна духу, поскольку у нее нет понятийных различий между добром и злом. Церковь есть мышление, но это такое мышление, которое отказалось от научного познания истины и ведет сознание путем чувственного восприятия, оставляя нас в неведении относительно картины и законов жизни и мышления. Церковь не только не способна к постижению и снятию противоречий, но враждебна духу именно отречением от разума. Этим церковь в высшей степени полезна буржуазии.

 

 

  

ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ БАНДИТИЗМ НЕ ВСЕСИЛЕН

 

 

Человек не остается в пределах религии рассудка, а, повинуясь закону диалектики, выходит на путь разума и идет дорогой познания. Этот путь ему открывает не церковь, а государство. Но поскольку церковь взяла на себя вопросы религии, бесконечного, а государство осуществляется в области мирского, в сфере конечного мышления граждан и гражданских отношений, то государство кажется подчиненным церкви. Чисто мирской дух, т. е. государство, только конечен, дурное государство является лишь мирским и конечным; разумное государство бесконечно внутри себя. В истинном государстве – истинная религия. Но это уже не церковь, не вера рассудка, а наука и воля разума, идея, которая ненавистна ельцинистам. Идея – право мирового духа.

 

 

«Только право мирового духа есть неограниченно абсолютное».

Гегель. Философия права. 90 

 

 

 

 

 

 

счастье ЕСТЬ целостное удовлетворение влечения

                                                                                                                                                                       Читая Гегеля

 

                             – Сытый голодному не товарищ!

                             – Но, господа, буржуазное общество – это не для товарищей.

 

В удовлетворении каких влечений состоит счастье Ельцина или Путина? В политическом смысле оно состоит в удовлетворении классового интереса буржуазии. Этому служит государство Ельцина-Путина. А поскольку и государство буржуазии без народа невозможно, постольку это государство якобы служит и народу.

Всеобщностью мышления в государстве Ельцина-Путина считается всеобщее почитание государства частной собственности. Следовательно, в данном государстве, как во всяком буржуазном государстве, не может быть и речи об истинной всеобщности мышления. Такое государство не имеет абсолютной ценности культуры.

Влечения правителей и подданных такого государства не освобождены от формы своей непосредственной природной определенности, от стихии капитала и эксплуатации, обладают субъективностью и случайностью содержания и пребывают в своей субстанциальной буржуазной сущности. Такие неочищенные влечения не могут стать системой волеопределения разумного и истинного государства, поскольку по своей природе они субъективны, не выражают понятия, отрицают идею и не способны создать истинную науку о праве. Воля животно-демократических влечений генерирует истошный вопль хвостатых СМИ, лижущих баксовое мурло своих хозяев.

 

 ФАНТОМНЫЕ БОЛИ РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ И ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Все, что можно было, уже отрезано и схвачено. Здесь у каждого свое счастье, в общем – отрицание идеала.

 

 

Воля есть истинная, свободная воля только как мыслящий интеллект. Ясно, что в российской политической и культурной мысли нет самой мысли, а непосредственность природности и частность, которой природность обременена и которая создается рефлексией, в ней не снимаются. Это снятие и возвышение во всеобщность было бы тем, что называется деятельностью мышления. Однако самосознание российского истеблишмента не очищает и не возвышает свой предмет, содержание и цель до всеобщности, ввиду чего оно не есть мышление, которое пролагало бы себе путь к разумной воле. Нечего возвышать, низменное не возвышается. Россия не мыслит себя. Выскакивая из пахнущих мусорным интеллектом массовых шоу, образ ничтожества залетает в голову безмозглого обывателя, чтобы научить его нехитрому искусству – перепевать на заразный лад одно и то же отрицание идеи, антикоммунизм.

Кимний

25.03.2006

ред.28.03.2006

 

Прибавление

 

² «По свидетельству самого президента Афганистана Хамида Карзая, экстремизм у них появился в те времена, когда в ответ на советское влияние в страну чужими руками был привнесен джихад».

 «В то время действовали две силы. Первая - это был советский коммунизм³, который навязали афганскому народу, а вторая - это был джихад. Все державы, которые нам помогали - Америка, Европа, исламские страны, - вот они-то и навязали нам этот тип ислама, сделав это с целью победить Советский Союз, - говорит Карзай. - Они способствовали тому, чтобы экстремистские группировки мусульман вошли в Афганистан, чтобы сражаться с советскими войсками».

 «Поэтому экстремизм, который имеется в Афганистане, является следствием этой ошибочной политики. Все хотели победить СССР, но никто не подумал о цене, которую заплатят сами афганцы», - цитирует РИА «Новости» президента Афганистана.

 «Я хотел бы, чтобы весь мир понял: мусульмане – и, прежде всего, афганские мусульмане - сами первые страдают из-за экстремизма. Экстремисты пришли сначала к нам и начали убивать у нас, прежде чем попасть в Европу и в Америку. Наша трагедия в том, что эти экстремисты убивали афганцев, мусульман, в самой бедной части мира, а весь остальной мир никак нам не помогал. Вот в чем проблема», - сказал президент Карзай, заявив в интервью газете La Repubblica, что «Афганистан является страной умеренного ислама».

С человеческой точки зрения действительно трудно поверить, что эти бывшие простыми, в чем-то – наивными, но имеющими спокойное достоинство люди, которые зарабатывали свой кусок хлеба на не слишком гостеприимной земле и умели ценить уважение и взаимопомощь, вдруг ни с того ни с сего стали бандитами и убийцами.

 И если уж это произошло, то не без помощи «старшей цивилизации», которая в обмен на влияние в нефтеносном и политически важном регионе вручила в руки бывших крестьян оружие, наркотики, привела на их земли наемников, отравила их разум пролитой кровью и религиозным фанатизмом». KMnews  А. Туманов

 

 

 телеграфным языком

 

 

 По делу загнивающего и паразитического капитализма

 

Империализм получает доходы от продажи наркотиков и контролирует производство и рынки сбыта. По мере наполнения рынка, по просьбе многочисленного контингента наркоманов, особенно молодежи, правительства легализуют наркотический бизнес. Загнивающий и паразитический распространяется уже в России, источник же империализма – частная собственность. Путин в ответе не только за свое мышление, но и за путь, который он выбрал для своей страны, – отрицание идеи.

 

 

  По делу Хамида Карзая

 

Если бы вы не боролись с «советским влиянием» и не стояли на позициях империализма, то в Афганистане не только не было бы экстремистов, но расцвела культура и возросло благосостояние народа. Всякий экстремизм есть борьба правящего класса за власть, порабощение трудящихся. Империализм – это война. Есть только две позиции – либо коммунизм и всеобщее благо, либо капитализм и всеобщая беда. Понятия «советский коммунизм» вообще не бывает. Есть коммунизм, это – идея блага. 

Джихад - это не тип ислама, а идеология капитала под видом ислама. Джихад – знамя правящего класса, и экстремизм – дело его рук. Сориентируй экстремистов против империализма, направь их энергию в русло мирного строительства, к созиданию, и вопрос жизни коренным образом решится в пользу афганского народа, во благо трудящихся и всеобщего мира.

 

Кимний

28.03.2006

 

 

     ФИЛОСОФИЯ – ДЕМОКРАТИИ

 

 

 

Вот уже 2000 лет живет «предвыборная программа» Иисуса Христа – Новый Завет. Иудеи и римляне, что называется, проголосовали против и распяли творца учения о законе развития человеческого рода, о природе нравственности.

Мы рассмотрели учение Христа в сущности, во истину слова и духа его и нашли, что мир не понимает истину. Христианство есть учение идеи, но конечное мышление отрицает идею и разум ее. Демократы ликвидируют власть народа, а в качестве государства осуществляют не разум, не идею, а частное мнение и корыстный интерес правящего класса. Отвергая догматы учения Христа, они называют себя христианами.

Владимир Путин и Алексий 2-й считаются христианами, но по сути отрицают учение Христа. Их государство и церковь – отрицание христианства.

Рассмотрев учение Христа, мы определили, что истинно христианами являются такие проповедники разума и совести, как Гегель, Маркс, Фихте, Ленин, Пушкин, Гоголь, Толстой. Мы поняли, что Россия движется путем антихриста, ложно понимает учение Христа и отрицает идею.

Демократия, о которой так много говорит буржуазия, – это по сути не власть народа, а власть капиталистов над народом. Идея же Христа – это коммунистическая, или абсолютная, идея, которая существовала в форме государства СССР, но умерла в России Путина и Алексия 2-го, где, как в любой буржуазной стране, нет духа и истины.     

Кимний

29.03.2006

 

 

 

 

 

Кимний

20.04.2006

 

 

                                                         

                                                       ЗАТОЧЕНЬЕ

Там немощный и лживый царь,

Загнавший гений в подземелье,

Под ельцинистское похмелье

Перевернул мечты алтарь.

 

Жируют наглые чины,

Умы тельцом помрачены,

Не вдохновенны славным делом,

А бесконечны беспределом.

 

В мгновенье лживой суеты

Их постулатам сдался ты.

 

Но имя Ленин, в заточеньи

До острия кинжала слов,

Ранит, сечет толпу ослов-ниспровергателей

Основ Величья Духа.

 

Не до снов!

Вставай же! Думай! Побеждай!

Народа славу пробуждай.

 

Кимний

02.04.2006

 

 

 

136 лет гению

 

ПЛОДЫ ИСТОРИИ         

 

- Старичок! Почем антиподы?

- По совести, сынок.

- А совесть почем?

- По уму, родной! Выбирай!

 

Кимний

20.04.2006

 

 

«Понятие логики, которого придерживались до сих пор, основано на раз навсегда принятом обыденным сознанием предположении о раздельности содержания познания и его формы, или, иначе сказать, истины и достоверности. Предполагается, во-первых, что материя познавания существует сама по себе вне мышления как некий готовый мир, что мышление, взятое само по себе, пусто, что оно примыкает к этой материи как некая форма извне, наполняется ею, лишь в ней обретает некоторое содержание и благодаря этому становится реальным познанием.

Во-вторых, эти две составные части (ибо предполагается, что они находятся между собой в отношении составных частей и познание составляется из них механически или в лучшем случае химически) находятся, согласно этому воззрению, в следующей иерархии: объект есть нечто само по себе завершенное, готовое, нисколько не нуждающееся для своей действительности в мышлении, тогда как мышление есть нечто ущербное, которому еще предстоит восполнить себя в некоторой материи, и притом оно должно сделать себя адекватным своей материи в качестве мягкой неопределенной формы. Истина есть соответствие мышления предмету, и для того чтобы создать такое соответствие — ибо само по себе оно не дано как нечто наличное, — мышление должно подчиняться предмету, сообразоваться с ним.

В-третьих, так как различие материи и формы, предмета и мышления не оставляется в указанной туманной неопределенности, а берется более определенно, то каждая из них есть отделенная от другой сфера. Поэтому мышление, воспринимая и формируя материю, не выходит за свои пределы, воспринимание ее и сообразование с ней остается видоизменением его самого, и от этого оно не становится своим иным; а сознающий себя процесс определения уж во всяком случае принадлежит лишь исключительно мышлению. Следовательно, даже в своем отношении к предмету оно не выходит из самого себя, не переходит к предмету; последний остается как вещь в себе просто чем-то потусторонним мышлению.

Эти взгляды на отношение между субъектом и объектом выражают собой те определения, которые составляют природу нашего обыденного сознания, охватывающего лишь явления. Но когда эти предрассудки переносятся в область разума, как будто и в нем имеет место то же самое отношение, как будто это отношение истинно само по себе, они представляют собой заблуждения, опровержением которых, проведенным через все части духовного и природного универсума, служит философия или, вернее, они суть заблуждения, от которых следует освободиться до того, как приступают к философии, так как они преграждают вход в нее». Гегель. Наука логики. 1, 24-25

 

«Вещь в себе, приобретшая такую известность в кантовской философии, показывает нам себя здесь в процессе своего возникновения, а именно как абстрактную рефлексию-в-самое-себя в противоположность рефлексии-в-другое и различенным определениям вообще – рефлексию, за которую цепляются как за пустую основу этих определений.

Прибавление. Если утверждают, что вещь в себе непознаваема, то с этим можно согласиться постольку, поскольку под процессом познания понимают постижение предмета в его конкретной определенности, а вещь в себе есть не что иное, как совершенно абстрактная и неопределенная вещь вообще. Впрочем, с тем же правом, с которым говорят о вещи в себе, можно было бы также говорить о качестве в себе, количестве в себе и так далее о всех других категориях и понимать под этим данные категории в их абстрактной непосредственности, т. е. в отвлечении от их развития и внутренней определенности. То обстоятельство, что именно лишь вещь фиксируется в своем «в себе», мы должны рассматривать как произвол рассудка. Но выражение «в себе» применяется, далее, также к содержанию как природного, так и духовного мира, и соответственно этому говорят, например, об электричестве или о растении в себе, а также о человеке или государстве в себе, понимая под «в себе» этих предметов то, что они по-настоящему представляют собой. Здесь дело обстоит так же, как с вещью в себе вообще, а именно так, что, когда мы останавливаемся только на «в себе» предметов, мы понимаем их не в их истине, а в односторонней форме голой абстракции. Так например, человек в себе есть ребенок, задача которого состоит не в том, чтобы оставаться в этом абстрактном и неразвитом «в себе», а в том, чтобы стать также и для себя тем, что он пока есть лишь в себе, а именно свободными разумным существом. И точно так же государство «в себе» есть еще неразвитое, патриархальное государство, в котором содержащиеся в понятии государства различные политические функции еще не конституировались соответственно своему понятию. В том же смысле можно также рассматривать росток как растение в себе. Эти примеры должны показать нам, что очень заблуждаются те, которые думают, что «в себе» вещей или вещь в себе есть вообще нечто недоступное нашему познанию. Все вещи суть сначала в себе, но на этом дело не останавливается, и подобно тому, как природа ростка, который есть растение в себе, состоит лишь в том, что он развивается, вещь вообще переступает пределы голого в себе как абстрактной рефлексии-в-самое-себя, переходит к тому, чтобы обнаружить себя так же, как рефлексию-в-другое, поэтому она обладает свойством».  Гегель. 1, 288-89

 

Все средства производства будут возвращены трудящимся,

а их владельцы, изнуряющие и растлевающие народ,

не останутся безнаказанными!

 

    «Как родители с волнением ожидают первенца, так и ученые — свое детище. Только это дитя не торопилось появиться на свет. Доказать существование элемента под номером 112 химическим путем ученые не могли 30 лет! Не позволяла техника.
     Новое вещество зарождается в гигантской машине-ускорителе, напоминающей многоэтажную извивающуюся змею. Внутри “железного организма” — циклотроне весом 600 тонн и площадью 2 тысячи кв. м! Машина работает целый месяц сутками напролет для того, чтобы произвести на свет новый элемент. Для его “рождения” мишень плутония должна слиться с ускоренными ионами кальция. Разумеется, без химического “колдовства” не обойтись. В природе эти два вещества не желают иметь ничего общего и никогда не дают “потомства”.
     Чтобы его все-таки получить, в вакууме циклотрона кальций под действием электромагнитного поля бешено вращается по спирали и достигает 0,10 скорости света. Затем ионы вылетают из камеры и мчатся по каналу к плутонию. Вероятность, что эти два ядра столкнутся, до сих пор была лишь гипотетической. Столкновение двух веществ происходит подобно бильярдным шарам, когда на огромной скорости разгоряченный кальций “бьет” в плутоний, а из продукта столкновения и появляется новый элемент.
     К сожалению, “новорожденного” нельзя не то что взять на руки, но даже увидеть под микроскопом. Он настолько ничтожно мал, что лишь электронные датчики фиксируют его рождение.
     — Новый элемент — аналог обычной ртути, т.е. имеет в точности такие же химические свойства, — поясняет Сергей Дмитриев, замдиректора лаборатории ядерных реакций. — Известно, что ртуть — летучий металл, то же самое мы наблюдаем и у 112-го, когда пускаем в камеру гелий. Подобно ртути “новый элемент” оседает на поверхности золота. Именно по этим уникальным признакам мы и идентифицируем химические свойства “сто двенадцатого”. В течение опыта датчики зарегистрировали распад двух ядер, полностью соответствующий распаду изотопа 112-го элемента, ранее зарегистрированного в физическом эксперименте.
     Радости ученых нет предела, несмотря на то что “новорожденный” живет всего 4 секунды. Для людей это ничтожно мало, а в ядерном масштабе считается гигантским временем. Оказывается, многие искусственные элементы живут всего лишь микросекунды.
     — А что дает открытие нового элемента? — спрашиваю ученых.
     — Открытие нового — всегда событие в науке, — говорит профессор Сергей Дмитриев. — Например, в 40-е годы первые искусственные элементы нептуний и плутоний стали переворотом в ядерной физике и химии. С тех пор вопрос о существовании предела элементов в таблице Менделеева представляет огромный интерес для изучения строения материи и способностях ее превращения. Открытие 112-го элемента ждали более четверти века, ведь считалось, что 111-й — последний стабильный элемент периодической системы.
     Сам Менделеев расположил в таблице 78 веществ. С середины 60-х годов теоретиками была выдвинута гипотеза о возможном существовании очень тяжелых долгоживущих атомных ядер, которые есть в природе. Однако с тех пор, несмотря на открытия десятка новых элементов, их так и не удалось найти в реальной жизни. Очевидно, новые элементы настолько малы, что пока современная техника их просто не может распознать.
     Для фундаментальной науки практическое применение нового элемента не столь важно. Возможно, при наличии обычной ртути его аналог — 112 — никогда не будут производить в промышленных масштабах.
     — Бывает, что новый элемент ждет своего звездного часа десятки лет, — говорит Сергей Дмитриев. — В любом случае открытие не проходит бесследно для технического прогресса. Например, сегодня на тех же ускорителях, что и вырабатывают изотопы новых химических элементов, делают уникальные фильтры для медицины. Они фильтруют не только воздух и воду, но и невидимые человеческому глазу бактерии. Если бы не было открытий новых элементов, это было бы невозможным.
     Что принесет человечеству 112-й элемент, пока не знают и сами ученые. Однако это открытие уже сегодня подтверждает существование других элементов вплоть до 118-го. Академик Юрий Оганесян в лаборатории ядерных реакций в Дубне проводил опыты, которые доказывают, что последующие элементы живут в десятки и сотни тысяч раз дольше, чем их более легкие предшественники».  "Элементарно, Ватсон!" Московский Комсомолец  от 07.06.2006
 

 

«Материя никогда не бывает без существенной формы, и лишь через нее она есть нечто».

Гегель. Философия права. 110

 

«Все  материалисты  стоят за познаваемость вещей в-себе». 

Ленин. 18, 104

 

«В частности, диалектика есть изучение противоположности вещи в себе (an sich), сущности, субстрата, субстанции, –  от явления, «для-других-бытия». (Тут тоже мы видим переход, перелив одного в другое: сущность является. Явление существенно.) Мысль человека бесконечно углубляется от явления к сущности, от сущности первого, так сказать, порядка, к сущности второго порядка и т. д. Без конца. В собственном смысле диалектика есть изучение противоречия в самой сущности предметов: не только явления преходящи, подвижны, текучи, отделены лишь условными гранями, но и сущности вещей также». Ленин. 29, 227. Читая Гегеля.

 

«Понятие (познание) в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия etc.) = таков действительно общий ход «всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознания и политической экономии (и истории)…». Ленин. 29, 298 

Кимний

Прибавление от 27.06.2006

 

 

«Свободу воли лучше всего объяснить указанием на физическую природу. Ибо свобода есть такое же основное определение воли, как тяжесть — основное определение тела.

Когда говорят — материя тяжела, можно предположить, что этот предикат лишь случаен, но на самом деле это не так, ибо в материи нет ничего нетяжелого, вернее, она сама есть тяжесть. Тяжесть составляет тело и есть тело. Так же обстоит дело со свободой и волей, ибо свободное есть воля. Воля без свободы — пустое слово, так же как свобода действительна лишь как воля, как субъект. Что же касается связи между мышлением и волей, то об этом можно заметить следующее. Дух есть вообще мышление, и человек отличается от животного мышлением. Однако не следует представлять себе, что человек, с одной стороны, мыслящий, с другой — волящий, что у него в одном кармане — мышление, в другом — воля, ибо это было бы пустым представлением. Различие между мышлением и волей — лишь различие между теоретическим и практическим отношением, но они не представляют собой двух способностей — воля есть особый способ мышления: мышление как перемещающее себя в наличное бытие, как влечение сообщить себе наличное бытие». Гегель. Философия права. 68-69

Кимний

Прибавление от 27.06.2006

 

 

Г. В. Ф. ГЕГЕЛЬ

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА

 

 

                                                                                                 §18

 

«Прибавление. Христианское учение, согласно которому человек от природы зол, выше другого учения, признающего его от природы добрым; в его философском истолковании христианское учение следует понимать следующим образом. В качестве духа человек есть свободное существо, которое по своему назначению не должно допускать, чтобы его определяли природные импульсы. Поэтому человек в его непосредственном и некультурном состоянии находится в положении, в котором он не должен находиться и от которого он должен освободиться. В этом состоит смысл учения о первородном грехе, без которого христианство не было бы религией свободы. 

 

§19

 

В требовании очищения влечений заключается общее представление, согласно которому они освобождаются от формы своей непосредственной природной определенности и от субъективности и случайности содержания и возвращаются к своей субстанциальной сущности. Истинное в этом неопределенном требовании состоит в том, что влечения должны быть разумной системой волеопределения; такое их понимание, развитое из понятия, и есть содержание науки о праве.

Примечание. Содержание этой науки во всех его отдельных моментах, таких, как право, собственность, моральность, семья, государство и т. д., можно излагать в такой форме: человек от природы обладает влечением к праву, а также влечением к собственности, к моральности, также влечением к половой любви, влечением к общению и т. д. Если вместо этой формы эмпирической психологии хотят придать изложению философский характер, то в соответствии с тем, что, как было замечено выше, в новейшее время считалось — и еще поныне считается — философией, его получить нетрудно: достаточно сказать, что человек находит в себе как факт своего сознания, что он волит право, собственность, государство и т. д. В дальнейшем выступит другая форма того же содержания, которая здесь являет себя в виде влечений, а именно форма обязанностей.

§20

 

Рефлексия, обращенная на влечения, представляя, оценивая, сопоставляя их друг с другом, а затем с их средствами, следствиями и с целостным их удовлетворением — со счастьем, вносит в этот материал формальную всеобщность и очищает его таким внешним способом от его грубости и варварства. В этом выявлении всеобщности мышления и состоит абсолютная ценность культуры.

Прибавление. В идеале счастья мысль уже обладает властью над природной силой влечений, так как она уже не удовлетворяется минутным счастьем, а требует его полноты. Это постольку связано с культурой, поскольку и она требует всеобщего. В идеале счастья заключены два момента: во-первых, всеобщее, которое выше всех особенностей; но так как содержание этого всеобщего опять-таки лишь всеобщее наслаждение, то здесь вновь выступает единичное и особенное, следовательно, конечное и приходится возвращаться к влечению. Поскольку содержание счастья заключено в субъективности и ощущении каждого, то эта общая цель в свою очередь носит частный характер, и в ней еще нет, следовательно, подлинного единства содержания и формы.

 

§ 21

 

 Но истина этой формальной всеобщности, которая для себя неопределенна и преднаходит свою определенность в этом материале, есть сама себя определяющая всеобщность, воля, свобода. Имея всеобщность, саму себя как бесконечную форму своим содержанием, предметом и целью, она есть не только в себе, но и для себя свободная воля — истинная идея.

Примечание. Самосознание воли как вожделение, влечение чувственно и, подобно чувственному вообще, обозначает внешнее и тем самым вне-себя-бытие самосознания. Рефлектирующая воля содержит два элемента — упомянутый чувственный и мыслящую всеобщность; в себе и для себя сущая воля имеет своим предметом саму волю как таковую, следовательно, себя в своей чистой всеобщности — во всеобщности, состоящей в том, что непосредственность природности и частность, которой природность обременена и которая создается рефлексией, в ней снимаются. Это снятие и возвышение во всеобщность есть то, что называется деятельностью мышления. Самосознание, очищающее и возвышающее свой предмет, содержание и цель до этой всеобщности, совершает это в качестве мышления, пролагающего себе путь в воле. Здесь мы достигли того пункта, где становится ясным, что

воля есть истинная, свободная воля только как мыслящий интеллект.

РАБ не знает своей сущности, своей бесконечности, свободы, не знает себя как сущность; а то, что он не знает себя таковым, означает, что он не мыслит себя.

Это самосознание, постигающее себя посредством мышления как сущность и тем самым освобождающееся от всего случайного и неистинного, составляет принцип права, моральности и всей нравственности. Те, кто в философском понимании говорят о праве, моральности, нравственности и при этом хотят исключить мышление, отсылая к чувству, сердцу и душе, к вдохновению, выражают этим то достойное величайшего презрения состояние мысли и науки, когда даже сама наука, погруженная в последнюю степень отчаяния и усталости, утверждает в качестве своего принципа варварство и отсутствие мысли и в той мере, в какой это зависело бы от нее, лишила бы человека всякой истины, ценности и достоинства.

Прибавление. Истиной в философии называется соответствие понятия реальности.

Тело, например, есть реальность, душа — понятие; но душа и тело должны соответствовать друг другу. Поэтому мертвый человек еще есть существование, но уже не истинное, а лишь лишенное понятия наличное бытие, поэтому мертвое тело подвергается гниению. Так и воля истинна тогда, когда то, что она волит, ее содержание, тождественно с ней, когда, следовательно, свобода волит свободу.

 

§22

 

В себе и для себя сущая воля истинно бесконечна, ибо ее предмет есть она сама и тем самым этот предмет не есть для нее ни другое, ни предел, а в нем она лишь возвратилась в саму себя. Далее, она есть не просто возможность, предрасположенность, способность, а действительно бесконечное, потому что наличное бытие понятия или его предметная внешность есть само внутреннее.

Примечание. Поэтому когда говорят только о свободной воле как таковой без определения, что она есть в себе и для себя свободная воля, то говорят лишь о предрасположенности к свободе или о природной и конечной воле (§11) и именно тем самым, несмотря на словоупотребление и мнение, не о свободной воле.

Поскольку рассудок постигает бесконечное лишь как нечто отрицательное, а тем самым как потустороннее, то он полагает, что оказывает бесконечному тем больше чести, чем больше отодвигает его от себя вдаль и отстраняет от себя как нечто чуждое. В свободной воле истинно бесконечное обладает действительностью и наличностью — она сама есть эта в себе наличная идея.

Прибавление. Бесконечность справедливо представляли в образе круга, ибо прямая линия идет все дальше и дальше вовне и обозначает лишь отрицательную дурную бесконечность, которая в отличие от истинной бесконечности не возвращается в саму себя. Свободная воля истинно бесконечна, ибо она не только возможность и способность, но ее внешнее наличное бытие есть ее внутреннее, она сама.

 

§23

 

Только в этой свободе воля находится безусловно у себя, потому что она соотносится только с самой собой и ни с чем больше; тем самым отпадает всякое отношение зависимости от чего-либо другого. Она истинна, или, вернее, есть сама истина, поскольку ее определение себя состоит в том, что в своем наличном бытии, т. е. как противостоящее себе, она есть то же, что ее понятие, или чистое понятие имеет своей целью и реальностью созерцание самого себя.

§24

 

Воля всеобща, потому что в ней сняты всякое ограничение и всякая особенная единичность, которая заключается лишь в различии между понятием и его предметом, или содержанием, или, выражая это в другой форме, в различии между ее субъективным для-себя-бытием и ее в-себе-бытием, ее исключающей и заключающей в себе единичностью.

Примечание. Различные определения всеобщности даны в логике (см. Энц. филос. наук, § 118—126). Тому, кто исходит из представления, здесь прежде всего приходит на ум абстрактная и внешняя всеобщность; но, говоря о в себе и для себя сущей всеобщности, как она определена здесь, не следует думать ни о всеобщности рефлексии, общности или всеполноте, ни об абстрактной всеобщности, стоящей вне единичности, по другую сторону от нее, об абстрактно-рассудочном тождестве (§ 6, прим.). Субстанция, имманентный род или имманентная идея самосознания есть в себе конкретная и тем самым для себя сущая всеобщность, понятие свободной воли как объемлющее свой предмет и выходящее за его пределы, проходящее через свое определение всеобщее тождественно в этом определении с собой.

В себе и для себя сущее всеобщее есть вообще то, что называется разумным и что может быть постигнуто лишь этим спекулятивным способом». Гегель. Философия права. 82-86