О СВОБОДЕ ВОЛИ

       І

         Определение понятий

По отношению к столь важному, серьезному и трудному вопросу, совпадающему в своих существенных чертах с главной проблемой всей философии среднего и нового времени, уместна, конечно, большая точность, и потому мы начнем с анализа содержащихся в теме главных понятий.

       1) Что называется свободой?

Понятие "свобода", при ближайшем рассмотрении, отрицательно. Мы мыслим под ним лишь отсутствие всяких преград и помех: эти последние, напротив, выражая силу, должны представлять собою нечто положительное. Соответственно возможным свойствам помех, понятие это имеет три весьма различные подвида – свобода физическая, интеллектуальная и моральная.

a) Физическая свобода есть отсутствие всякого рода материальных препятствий. Вот почему мы говорим: freier Himmel ("свободное", открытое небо), freie Aussicht ("свободный", открытый вид), freie Luft ("свободный", вольный воздух), freies Feld ("свободное", чистое поле), свободное место, свободная (не связанная химически) теплота, свободное электричество, свободный бег реки, когда ее не сдерживают более горы или шлюзы, и т. д. Даже выражения "свободная", бесплатная "квартира", "свободный", даровой "стол", "свободная пресса", "свободное от почтовых расходов письмо" обозначают отсутствие обременительных условий, с какими обычно сопряжено пользование перечисленными вещами. Всего же чаще в нашем мышлении понятие свободы служит предикатом животных существ, особенность которых — то, что движения их исходят от их воли, произвольны и потому именуются свободными— в тех случаях, когда нет материальных препятствий делающих эти движения невозможными. А так как препятствия эти бывают очень разнородны, наталкивается же на них всегда воля, то, ради простоты, понятие "свобода" предпочитают брать с положительной стороны и разумеют под ним все то, что движется исключительно своею волей или поступает только по своей воле, – и такое обращение понятия в сущности нисколько не меняет дела. Таким образом, в этом физическом значении понятия свободы, животные и люди тогда называются свободными, когда их действия не сдерживаются ни узами, ни тюрьмою, ни параличом, т. е. вообще никакими физическими, материальными препятствиями, но совершаются в соответствии с их волею.

Это физическое значение понятия свободы, в особенности в качестве предиката животных существ, есть его исконное, непосредственное и потому самое частое значение, и в нем именно поэтому оно, понятие, и не подлежит никакому сомнению либо спору, и реальность его во всякое время может найти себе удостоверение в опыте. Ибо коль скоро животное существо действует только по своей воле, оно, в этом значении свободно, — причем совсем не принимаются в расчет влияния, какие, быть может, руководят самой его волей. Ибо в этом своем первоначальном, непосредственном и потому общепринятом значении слова, понятие свободы касается лишь внешней возможности, т. е. именно отсутствия физических помех для поступков данного существа. Потому и говорят: свободна птица в воздухе, зверь в лесу; свободно дитя природы: только свободный счастлив. И народ называют свободным, понимая под этим, что он управляется только по законам, которые он сам же себе дал, — ибо в этом случае он всюду соблюдает лишь свою собственную волю. Таким образом, политическую свободу надо отнести к физической.

Но лишь только мы, оставив эту, физическую, свободу, обращаемся к рассмотрению двух других ее видов, нам приходится иметь дело уже не с общепринятым, а с философским значением этого понятия, — и тут, как известно, открываются многие трудности. Здесь перед нами два совершенно различных вида свободы — свобода интеллектуальная и свобода моральная.

б) Интеллектуальная свобода у Аристотеля, рассматривается нами только ради полноты в подразделении понятия: я позволю себе поэтому отложить ее разбор до самого конца этого трактата, когда уже будут разъяснены нужные для этой цели понятия, так что можно будет изложить дело в кратких словах. В подразделении же интеллектуальная свобода, находящаяся в ближайшем родстве с физической, должна была занять место рядом с этой последней.

в) Итак, я обращаюсь прямо к третьему виду, к моральной свободе, которая собственно и есть то liberum arbitrium, о каком говорится в теме Королевской Академии.

Итак, мы спрашиваем: что называется необходимым? Обычное объяснение: необходимостью необходимо то, противоположность чего невозможна или что не может быть иным" есть объяснение чисто словесное, описание понятия, ничего не дающее для уразумения дела. В качестве же реального истолкования я предлагаю такое положение: необходимо то, что следует из данного достаточного основания, — положение, которое, подобно всякому настоящему определению, может быть также обращено. И смотря по тому, будет ли это достаточное основание логическим, математическим или физическим, называемым причиною, и необходимость бывает логической (как необходимость заключения, когда даны посылки), математической (например, равенство сторон треугольника при равенстве его углов) либо физической, реальной (как наступление действия, коль скоро имеется причина): но всегда она с одинаковой строгостью присуща следствию, если дано основание. Поскольку мы понимаем что-либо как следствие из данного основания, постольку лишь усматриваем мы его необходимость, и наоборот — коль скоро мы признаем что-либо за следствие достаточного основания, для нас становится ясным, что оно необходимо: ибо все основания обладают принудительностью. Это реальное объяснение оказывается настолько адекватным и исчерпывающим, что необходимость и следствие из данного достаточного основания — понятия синонимические, т. е. везде на место одного можно поставить другое. Таким образом, отсутствие необходимости будет тождественно с отсутствием определяющего достаточного основания. Однако в качестве противоположности необходимому мыслится случайное, — которое не идет вразрез с необходимостью. Именно, всякая случайность бывает лишь относительной. Ибо в реальном мире, где только и встречается случайное, всякое событие необходимо лишь по отношению к своей причине: по отношению же ко всему остальному, с чем оно может оказаться связанным в пространстве и времени, оно будет случайным. Но если это так, то свобода, отличительным признаком которой является отсутствие необходимости, должна была бы быть безусловной независимостью от всякой причины, а потому определяться как абсолютно случайное: в высшей степени проблематичное понятие, за мыслимость которого я не ручаюсь, которое, однако, странным образом совпадает с понятием свободы. Во всяком случае за свободным остается значение ни в каком отношении не необходимого, иными словами — ни от какого основания не зависящего. Понятие это, стало быть, в применении к воле человеческой, выражало бы, что какая-либо индивидуальная воля в своих проявлениях (волевых актах) не определяется причинами либо вообще достаточными основаниями: в противном случае, так как следствие из данного основания (какого бы рода это основание ни было) всегда бывает необходимым, ее акты были бы не свободны, а необходимы. На этом основано кантовское определение, по которому свобода есть способность  самостоятельно начинать ряд изменений. Ибо это, "самостоятельно", приведенное к своему истинному смыслу, означает "без предшествующей причины", а это тождественно с отсутствием "необходимости". Таким образом, хотя приведенное кантовское определение дает понятию свободы такой вид, как если бы оно было положительным, однако при ближайшем рассмотрении перед нами опять выступает его отрицательный характер. Свободной, следовательно, будет такая воля, которая не определяется основаниями, а так как все, определяющее что-либо, должно быть основанием, для реальных вещей — реальным основанием, т. е. причиною, то она и будет лишена всякого определения: иными словами, ее отдельные проявления (волевые акты) безусловно и вполне независимо будут вытекать из нее самой, не приводимые с необходимостью предшествующими обстоятельствами, а стало быть также и не подчиненные никаким правилам. С этим понятием у нас прекращается ясное мышление по той причине, что закон основания, во всех своих значениях, есть существенная форма всей нашей познавательной способности, здесь же от него приходится отказаться. Однако и для этого понятия имеется свой terminus technicus: это liberum arbitrium indifferentiae ("свободное решение безразличия"). Это впрочем единственное ясно определенное, прочное и твердое понятие о том, что называется свободою воли: вот почему нельзя от него удаляться, не впадая в шаткие, туманные объяснения, за которыми скрывается нерешительная двойственность,  как, например, если бы стали говорить об основаниях, не приводящих с необходимостью своих следствий. Всякое следствие из какого-нибудь основания необходимо, и всякая необходимость есть следствие из какого-нибудь основания. Если принять такое liberum arbitrium indifferentiae, то ближайшим, само это понятие характеризующим следствием, которое поэтому надо установить в качестве его отличительного признака, явится то, что для одаренного этим arbitrio человеческого индивидуума, при данных, вполне индивидуально и во всей полноте определенных внешних обстоятельствах, одинаково возможны два диаметрально друг другу противоположных поступка.

         2) Что называется самосознанием?

Ответ: сознание собственного я, в противоположность сознанию других вещей, которое есть познавательная способность. Правда, эта последняя, еще прежде чем в ней явятся эти другие вещи, содержит известные формы, определяющие способ их появления, и которые служат поэтому условиями для возможности их объективного бытия, т. е. их бытия в качестве объектов для нас: таковы, как известно, время, пространство, причинность. Но хотя эти формы познания заложены в нас самих, они все-таки имеют ту лишь цель, чтобы у нас могло образоваться сознание других вещей как таких и непременно в отношении к этим вещам: вот почему, хотя формы эти и содержатся в нас, однако мы должны смотреть на них не как на принадлежащие к самосознанию, а напротив как на обусловливающие сознание других вещей, т. е. объективное сознание.

Далее, несмотря на двусмысленность употребленного в теме слова "conscientia", я остерегусь отнести к самосознанию моральные побуждения человека, известные под именем совести, а также практического разума, с его, по учению Канта, категорическими императивами: с одной стороны, побуждения эти образуются лишь в результате опыта и рефлексии, т. е. в результате сознания других вещей, с другой — еще не проведено резкой и бесспорной границы между тем, что в них является исконной и подлинной принадлежностью человеческой природы, и тем, что добавляется нравственным и религиозным воспитанием. К тому же, и намерение Королев- ской Академии не может конечно, заключаться в том, чтобы, причислив совесть к самосознанию, перенести вопрос на почву морали и тем дать повод для повторения кантовского нравственного доказательства, вернее – постулата, свободы из a priori сознаваемого морального закона, помощью умозаключения: "ты можешь, так как ты должен".

Из сказанного ясно, что во всем вообще нашем сознании гораздо значительнейшая часть принадлежит не самосознанию, а сознанию других вещей, или познавательной способности. Эта последняя всеми своими силами направлена вовне и служит ареною (с более же глубокой точки зрения, необходимым условием) для реального внешнего мира, по отношению к которому она прежде всего действует как наглядно представляющая, а затем, как бы перемалывая добытые этим путем данные, перерабатывает их в понятия: бесконечные, помощью слов осуществляемые комбинации понятий и составляют мышление. — Таким образом, самосознанием будет то только, что останется за вычетом этой далеко значительнейшей части всего нашего сознания. Уже отсюда видно, что область его не может быть велика, — так что, если действительно в ней должны лежать искомые данные для доказательства свободы воли, то мы вправе надеяться, что они не ускользнут от нашего внимания. В качестве органа самосознания указывали также на внутреннее чувство, которое однако надо понимать более в фигуральном, нежели в прямом смысле: ибо самосознание имеет непосредственный характер. Как бы то ни было, ближайшим нашим вопросом будет: что же содержится в самосознании? — или: в какой форме человек непосредственно сознает свое собственное "я"? Ответ: непременно как нечто волящее. Всякий, при наблюдении собственного самосознания, скоро заметит, что предметом последнего по всех случаях бывает собственное хотение. Но под этим, конечно, надо понимать не одни только окончательные, тотчас же в дело переходящие волевые акты и формальные решения, вместе с вытекающими из них поступками: кто только способен улавливать сущность, несмотря на различные видоизменения степени и рода, тот не замедлит отнести к проявлениям воли также всякое вожделение, стремление, желание, потребность, тоску, надежду, любовь, радость, ликование и т. п., равно как нежелание, или неохоту, всякое отвращение, уклонение, боязнь, гнев, ненависть, печаль, страдание, словом все аффекты и страсти. Ибо все эти аффекты и страсти суть лишь более или менее слабые либо сильные, то энергичные и бурные, то тихие движения встретившей преграду либо получившей простор, удовлетворенной либо не удовлетворенной собственной воли, и все они многоразличными путями имеют отношение к достижению или неполучению желаемого и к претерпению либо отклонению того, что ненавистно; но таким образом, это несомненные состояния той же воли, которая действует в решениях и поступках. Сюда именно относится даже и то, что называют чувством удовольствия или неудовольствия: правда, состояния эти имеются в большом разнообразии степеней и видов, но их все-таки всегда можно свести к состояниям вожделения либо отвращения, т. е. к самой воле, сознающей самое себя как удовлетворенную, встретившую себе препятствие или получившую свободу действия. Это относится даже и к телесным, приятным или болезненным и всем другим бесчисленным между этими двумя категориями лежащим ощущениям, — ибо сущность всех этих состояний заключается в том, что они непосредственно вступают в сознание как нечто сообразное с волей либо ей противное. Да и собственное свое тело, строго говоря, мы сознаём непосредственно лишь как вовне действующий орган воли и носитель восприимчивости к приятным и болезненным ощущением, которые однако сами, по только что сказанному, сводятся, на совершенно непосредственные состояния воли, ей соответственные либо противные. Впрочем, относить ли сюда эти простые чувства удовольствия и неудовольствия, или нет, во всяком случае мы находим, что все эти движения воли, вся эта смена хотения и нехотения, которая, в своих непрестанных приливах и отливах, составляет единственный объект самосознания или, если угодно, внутреннего чувства, — все это находится в непременной и всеми признаваемой связи с тем, что воспринято и познано во внешнем мире. А это последнее, как сказано, не лежит уже в области непосредственного самосознания, на границе которого, стало быть, где оно сталкивается с областью сознания других вещей, мы оказываемся всякий раз, коль скоро приходим в соприкосновение с внешним миром. Но воспринятые во внешнем мире объекты являются материалом и поводом для всех названных движений и актов воли. И это нельзя толковать как petitio principii: ибо никто не может оспаривать, что хотение наше всегда имеет своим предметом внешние вещи, на которые оно направлено, около которых оно вращается и которые по крайней мере дают ему толчок в качестве мотивов, — в противном случае пришлось бы признавать только вполне от внешнего мира замкнутую и в темной глубине самосознания заключенную волю. Проблематичной для нас остается в настоящее время еще только необходимость, с какой волевые акты определяются этими во внешнем мире лежащими вещами.

Итак, оказывается, самосознание очень сильно, собственно даже — исключительно занято волею. Теперь надо решить, находит ли оно в этом своем единственном материале данные, из которых вытекала бы  свобода этой именно воли, в вышеизложенном, да и единственном ясном и определенном смысле слова: вот та цель, к какой мы отселе хотим прямо направить свой путь, после того как до сих пор мы, хотя и лавируя, все-таки уже заметно к ней приблизились.

      II

          Воля перед самосознанием

Когда человек хочет, он всегда хочет чего-нибудь: его волевой акт неизменно направлен на какой-либо предмет и может быть мыслим лишь по отношению к какому-нибудь такому предмету. Что же значит "хотеть чего-нибудь?" Это значит: волевой акт, сам представляющий собою прежде всего лишь предмет самосознания, возникает по поводу чего-либо, принадлежащего к сознанию других вещей, т. е. являющегося объектом познавательной способности, объектом, который в этом качестве носит название мотива и в то же время дает содержание для волевого акта: последний на него направлен, т. е. имеет целью какое-либо в нем изменение, следовательно реагирует на него — в такой реакции и заключается вся сущность этого акта. Уже отсюда ясно, что он не может наступить без какого-либо подобного мотива, так как в противном случае ему недоставало бы как повода, так и содержания. Но возникает вопрос: раз имеется налицо такой объект для познавательной способности, должен ли также явиться и данный волевой акт, или же он может не наступить, так что или совершенно не будет никакого волевого акта, или получится совсем иной, пожалуй даже противоположный, — иными словами, может ли помянутая реакция также и отсутствовать или, при вполне одинаковых обстоятельствах, оказаться различной, даже противоположной. Короче говоря, это значит: вызывается ли волевой акт мотивом с необходимостью, — или же, при вступлении мотива в сознание, воля может сохранить полную свободу хотеть либо не хотеть? Здесь, стало быть, понятие свободы берется в вышеизъясненном абстрактном смысле, какой, по доказанному, единственно только и применим здесь, именно как простое отрицание необходимости, и этим проблема наша получает себе определенную постановку. Но данных для ее решения нам надо искать в непосредственном самосознании, и мы тщательно разберем его показания в этом отношении, вместо того чтобы разрубать узел одним ударом, подобно Декарту, который без околичностей выставил такое утверждение: Libertatis autem et indifferentiae, quae in nobis est, nos ita conscios esse, ut nihil sit, quod evidentius et perfectius comprehendamus. (Princ. phil., I, § 41. "Существующие же в нас свободу и безразличие мы сознаем в такой степени, что нет ничего, что мы воспринимали бы с большею очевидностью и совершенством"). Несостоятельность подобного утверждения порицал уже Лейбниц (Theod., I, § 50 и III, § 292), который однако сам в этом вопросе оказался лишь колеблющейся по воле ветра тростинкой и, после самых противоречивых положений, пришел наконец к такому результату, что хотя мотивы и склоняют волю в ту или иную сторону, но в то же время это их воздействие не имеет необходимого характера. Именно, он говорит: Omnes actiones sunt determinatae, et nunquam indifferentes, quia semper datur ratio inclinans quidem, non tamen necessitans, ut sic potius, quam alitor fiat. (Лейбниц, De libertate, в Opera, изд. Эрдмана, стр. 669. "Все поступки определены и никогда не бывают безразличными, ибо всегда имеется основание, склоняющее к такому, а не иному обороту дела, хотя и не вынуждающее его с необходимостью"). Это дает мне повод заметить, что такого рода средний путь между поставленной выше альтернативой не выдерживает критики и что нельзя, в угоду какой-то излюбленной половинчатости, говорить, будто мотивы определяют волю лишь до некоторой степени, будто она действительно подчиняется их влиянию, но лишь в известной мере, а затем может от него уклоняться. Ибо коль скоро мы признали за данной силой причинное значение, т. е. допустили, что она оказывает какое-либо действие, то, при сопротивлении, какое ей может встретиться, нужно только, чтобы она увеличилась соразмерно сопротивлению, — и ее действие осуществится. Кто противится подкупу, когда ему дают 10 дукатов, но обнаруживает при этом колебание, того подкупят 100 дукатов, и т. д.

Ответ, полученный на наш запрос к самосознанию, я резюмирую теперь еще раз в более краткой и удобопонятной форме. Самосознание каждого человека очень ясно свидетельствует, что он может делать то, что он хочет. А так как в качестве объектов его хотения могут быть мыслимы и совершенно противоположные поступки, то отсюда следует, без сомнения, что он может делать и противоположное, если хочет. Но неразвитой рассудок смешивает это с тем, что человек, в данном отдельном случае, может будто бы также и хотеть противоположного, — и это называют свободою воли. Между тем чтобы он в данном случае мог хотеть противоположного, это вовсе не содержится в вышеприведенном свидетельстве самосознания — оно говорит лишь, что если он хочет одного из двух противоположных поступков, он может его совершить, а если хочет другого, тоже может его совершить. Но может ли он в данном единичном случае хотеть одного из них в той же мере, как другого, это остается здесь не выясненным и есть вопрос, требующий более глубокого исследования, — простое самосознание его решить не может. Самая краткая, хотя схоластическая формула для такого заключения будет гласить: свидетельство самосознания касается воли лишь a parte post, вопрос же о свободе — a parte ante. — Итак, это бесспорное показание самосознания: „я могу делать то, что я хочу“ совершенно ничего не содержит и не решает относительно свободы воли, которая должна бы состоять в том, чтобы самый волевой акт, в каждом отдельном индивидуальном случае, т. е. при данном индивидуальном характере, не определялся с необходимостью внешними обстоятельствами, в каких окажется здесь наш индивидуум, но мог быть как таким, так и иным. А об этом самосознание молчит совершенно, ибо это лежит всецело вне его области, основываясь на причинном соотношении между внешним миром и человеком. Если человека с здравым рассудком, но без философского образования спросить, в чем же состоит свобода воли, столь доверчиво защищаемая им на основании свидетельства его самосознания, то он ответит: "В том, что я могу делать то, что я хочу, коль скоро мне не мешают физические препятствия". Иными словами, он опять-таки говорит об отношении его действий к его хотению. А это, как показано в первом отделе, есть еще просто физическая свобода. Если спросить его, далее, может ли он, если так, в каком-либо данном случае хотеть одного точно так же, как и противоположного, то в первом пылу он, правда, ответит на это утвердительно; но коль скоро он начнет постигать смысл вопроса, начнутся и колебания — он обнаружит наконец неуверенность и замешательство, и тогда он всего охотнее вновь постарается укрыться за свое прежнее "я могу делать то, что я хочу" и тем оградить себя против всех доводов и всякого рассуждения. Законным возражением на это будет однако, как я с несомненностью надеюсь доказать в следующем отделе, такое замечание: "Ты можешь делать то, что ты хочешь; но в каждое данное мгновенье твоей жизни ты можешь хотеть лишь чего-то определенного и безусловно ничего иного кроме этого одного".

Содержащийся в этом отделе анализ может уже собственно служить ответом на вопрос Королев. Академии, ответом отрицательным, — хотя лишь в общих чертах, так как и это изложение фактического содержания самосознания еще получит себе некоторое дополнение в последующем. Но и для этого нашего отрицательного ответа еще возможна одна проверка. В самом деле, если мы обратимся теперь со своим вопросом к тому судилищу, которое в предшествующем изложении оказалось единственно компетентным, именно к чистому рассудку, к рефлектирующему над его данными разуму и к получающемуся из них обоих опыту, и решение его будет приблизительно таким, что liberum arbitrium вообще не существует, а поведение человека, как и все прочее в природе, для каждого отдельного случая с необходимостью определяется как действие известных причин, — то это доставит нам еще уверенность, что в непосредственном самосознании не могут даже и заключаться те данные, на основании которых можно было бы доказать искомое liberum arbitrium. Отсюда, помощью заключения a non posse ad non esse, представляющего единственно возможный путь для априорного установления негативных истин, решение наше к вышеизложенному эмпирическому получило бы еще и рациональное обоснование, приобрело бы, следовательно, тогда двойную достоверность. Ибо нельзя признать возможность решительного противоречия между непосредственными показаниями самосознания и выводами из основных положений чистого рассудка, вместе с их применением к опыту: наше самосознание не может быть таким лживым. Здесь надо заметить, что даже построенная Кантом на эту тему так называемая антиномия, и по его собственному признанию, возникает не оттого, чтобы тезис и антитезис исходили из разных познавательных источников, один, например, из показаний самосознания, другой из разума и опыта, — но тезис и антитезис умствуют оба на почве якобы объективных оснований, при чем однако тезис опирается исключительно только на ленивый разум, т. е. на потребность остановиться где-нибудь наконец при регрессивном переходе от оснований к причинам, антитезис же действительно имеет за собой все объективные основания.

Таким образом, предпринимаемое нами теперь косвенное исследование на почве познавательной способности и открытого для нее внешнего мира вместе с тем однако прольет много света и на предыдущий прямой анализ и тем послужит к его дополнению, так как вскроет естественные заблуждения, возникающие из ложного истолкования крайне простого свидетельства нашего самосознания, когда это последнее приходит в столкновение с сознанием других вещей, которое представляет собою познавательную способность и имеет свой корень в том же субъекте, как и самосознание. Мало того, лишь в конце этого косвенного исследования у нас получится некоторое понимание относительно истинного смысла и содержания того "я хочу", которое сопровождает все наши поступки, и относительно сознания изначальности и самочинности, сознания, превращающего их в наши поступки, — тогда только будет завершено занимавшее нас до сих пор прямое исследование.

III

     Воля перед сознанием других вещей

Бросив теперь опять взгляд на весь ряд форм причинности, в котором ясно друг от друга отделяются причины в теснейшем смысле слова, затем раздражения и наконец мотивы, в свой черед распадающиеся на наглядные и абстрактные, мы заметим, что, если обозреть в этом отношении всю лестницу существ снизу вверх, — причина и ее действие все более и более расходятся, все яснее обособляются и становятся разнородными, при чем причина принимает все менее материальный и осязательный характер, так что содержание причины как будто становится все меньше, а содержание действия все больше: от всего этого вместе связь между причиною и действием теряет в своей непосредственной удобопонятности и вразумительности. Именно, все только что сказанное меньше всего замечается при механической причинности, которая поэтому наиболее понятна из всех видов причинного соотношения: отсюда возникло в прошлом веке ложное, еще теперь сохраняющееся во Франции, а в недавнее время и в Германии появившееся, стремление сводить к ней все другие причинности, объяснять механическими причинами все физические и химические процессы, а этим последним в свой черед пользоваться для объяснения явлений жизни. Движущееся тело толкает находящееся в покое и, сообщая ему движение, настолько же теряет в движении само: здесь перед нашими глазами причина как бы переходит в действие, — оба вполне однородны, точно соизмеримы и к тому же осязаемы. И так обстоит дело собственно со всеми чисто механическими действиями. Но чем выше мы будем подниматься по лестнице существ, тем это соответствие становится все меньше и меньше, уступая место вышеизложенному разобщению, как мы найдем это, если на каждой ступени будем рассматривать отношение между причиной и действием, — например между теплотой как причиной и ее различными действиями, каковы расширение, накаливание, плавление, испарение, сгорание, термоэлектричество и т. д.; или между испарением как причиною и охлаждением или кристаллизацией как действиями; или между трением стекла как причиною и свободным электричеством с его удивительными явлениями как действием; или между медленным окислением металлических пластинок как причиною и гальванизмом со всеми его электрическими, химическими, магнитными явлениями как действием. Итак, причина и действие всю более и более обособляются, становятся разнородными, их связь делается непонятнее, действие как будто содержит больше, нежели могла дать ему причина, — ибо последняя всегда оказывается менее материальной и осязаемой. Все это выступает еще яснее, когда мы переходим к органическим телам, где причинами являются простые раздражения, частью — внешние, как световые, тепловые, от воздуха, почвы, пищи, частью — внутренние, в виде влияния соков и частей тела друг на друга, а их действием оказывается жизнь, в ее бесконечной сложности и ее бесчисленном разнообразии проявлений, в многоразличных формах мира растительного и животного.

Но быть может при этой, все более и более сказывающейся разнородности, несоизмеримости и непонятности отношения между причиной и действием страдает также и создаваемая этим отношением необходимость? Нисколько, ничуть. Как катящийся шар приводит в движение покоящийся, с такой же необходимостью должна разряжаться и лейденская банка при прикосновении к ней свободной руки, — с такой же необходимостью должен и мышьяк убивать все живое, а хлебное зерно, которое в сухом виде сохранялось тысячелетия, не обнаруживая никакого изменения, перенесенное в надлежащую почву, подвергнутое влиянию воздуха, света, теплоты, влажности, должно прозябать, расти и развиваться в колос. Причина здесь сложнее, действие разнороднее, но необходимость, с какой оно наступает, от этого ни на волос не меньше.

В жизни растения и в растительной жизни животного раздражение, правда, во всех отношениях чрезвычайно отличается от вызванной им органической функции, при чем это раздражение и функция ясно обособлены друг от друга; однако они еще собственно не разделены: между ним должно существовать соприкосновение, как бы оно ни было тонко и незаметно. Полное разделение наступает лишь в животной жизни, проявления которой вызываются мотивами, благодаря чему причина, до сих пор все еще материально связанная с действием, оказывается здесь уже совсем от него оторванной, совсем иной природы, чем-то прежде всего нематериальным, — простым представлением. Таким образом, в мотиве, вызывающем движение животного, указанная разнородность между причиной и действием, обособление их друг от друга, их несоизмеримость, нематериальность причины и потому кажущаяся бедность ее содержания в сравнении с действием, достигает высшего предела, а непостижимость их взаимного отношения превратилась бы в абсолютную, если бы мы и это причинное отношение знали лишь извне, как остальные. Но здесь внешнее познание дополняется познанием совершенно иного рода, познанием внутренним, и процесс, совершающийся тут как действие после появления причины, известен нам интимным путем: мы обозначаем его помощью особого terminus ad hoc — "воля". Но что и тут, точно так же как и выше, при раздражении, причинное отношение не утратило своей необходимости, это выражается уже в том, что мы признаем его за причинное отношение и мыслим под этой формой, существенным элементом нашего рассудка. К тому же мы находим мотивацию совершенно аналогичной двум другим разобранным выше видам причинного отношения и представляющей только высшую ступень, до какой эти последние достигают путем самого постепенного перехода. На самых низших ступенях животной жизни мотив еще близко родствен раздражению:  зоофиты, все вообще радиарии, акефалы среди моллюсков обладают лишь слабым проблеском сознания, именно — настолько, насколько это необходимо, чтобы подмечать свою пищу или добычу и захватывать ее к себе, когда она попадется, и разве еще менять свое место на более удобное, — так что на этих низких ступенях действие мотива обнаруживается перед нами с такой же полной ясностью, непосредственностью, решительностью и несомненностью, как и действие раздражения. Блеск света привлекает маленьких насекомых в самое пламя; мухи доверчиво садятся на голову ящерицы, только что перед их глазами проглотившей их собрата. Кто станет мечтать здесь о свободе? У высших, более разумных животных действие мотивов становится все более косвенным: именно, мотив яснее отделяется от вызывающего его действия, — так что этой разницей в расстоянии между мотивом и действием можно было бы даже пользоваться в качестве мерки для интеллекта животных. У человека расстояние это становится неизмеримым. У животных же, даже самых умных, представление, делающееся мотивом их поведения, все еще должно быть наглядным: даже там, где уже образуется возможность выбора, выбор этот может происходить лишь между интуитивной наличностью. Собака стоит в колебании между призывом своего хозяина и находящейся перед нею самкой. Более сильный мотив определит ее движение, но тогда оно воспоследует с такой же необходимостью, как и механическое действие. Ведь мы и при этом последнем видим, как тело, выведенное из равновесия, некоторое время попеременно колеблется в ту и другую сторону, пока не определится, где лежит его центр тяжести, и оно упадет в этом направлении. Пока же мотивация ограничена наглядными представлениями, ее родство с раздражением и вообще причиною очевидно еще из того, что мотив, в качестве действующей причины, должен являть собою нечто реальное, наличное, должен прямо действовать на чувства через свет, звук, запах, хотя бы очень окольным, но все еще физическим путем. Сверх того, причина здесь столь же открыта для наблюдателя, как и действие: он видит, что появление мотива неизбежно сопровождается данным поведением животного, раз нет противодействия со стороны какого-либо другого, столь же очевидного мотива или дрессировки. Относительно связи между этим мотивом и поведением сомнения быть не может. Вот почему никому не придет в голову приписывать животным liberum arbitrium indifferentiae, т. е. поступки, не определяемые никакой причиною.

Там же, где сознание разумно, иными словами способно к неинтуитивному познанию, т. е. к понятиям и мыслям, там мотивы становятся совершенно независимы от настоящего и реальной обстановки и потому бывают скрыты для зрителя. Ибо здесь это просто мысли, которые человек носит с собой в своей голове, возникновение которых однако лежит вне ее, часто даже в далеком прошлом, именно — то в собственном опыте прежних лет, то в чужом предании, словесном и письменном, даже из самых отдаленных времен, — при том впрочем условии, что происхождение их всегда реально и объективно, хотя часто вследствие запутанного сочетания сложных внешних условий среди мотивов фигурирует много заблуждений, а предание сохраняет много обманов, стало быть — и много глупостей. Сюда присоединяется еще то обстоятельство, что человек часто скрывает мотивы своего поведения от всех других, иной раз даже от себя самого, именно когда он боится признать, что, собственно, побуждает его к тому или иному поступку. Между тем мы, видя его действия, стараемся помощью догадок отыскать их мотивы, которые при этом предполагаются нам с такой же твердостью и уверенностью, как причина любого движения в области неодушевленных тел, наступление которого нам случится увидать: мы убеждены, что и то и другое без причины не бывает. Точно также и, наоборот, при своих собственных планах и предприятиях мы принимаем в расчет действие мотивов на людей с уверенностью, которая была бы вполне равносильна той, с какой мы высчитываем механические действия механических сооружений, если бы мы столь же точно знали индивидуальные характеры замешанных в данном случае людей, как знаем длину и толщину балок, поперечных колес, вес груза и т. д. Этой предпосылки держится всякий, пока он смотрит вовне, имеет дело с другими и осуществляет практические цели: ибо человеческий рассудок предназначен для этих последних. Но если человек попытается разобрать дело с теоретической и философской стороны, к чему собственно его интеллект не предназначен, и сделает теперь предметом обсуждения себя самого, то рассмотренный сейчас нематериальный характер абстрактных, состоящих из одних мыслей мотивов, которые не связаны ни с какой реальной наличной обстановкой и самые препятствия для которых опять-таки образуются лишь простыми мыслями, в виде противоположных мотивов, — характер этих мотивов настолько собьет его с пути, что он усомнится в их существовании или по крайней мере в необходимости их действия, полагая, будто то, что он делает, могло бы точно так же остаться и не исполненным, будто воля ставит свои решения сама собою, без причины, и всякий ее акт есть первое начало для необозримого ряда вызванных им изменений. Заблуждение это находит себе самую решительную поддержку в ложном истолковании того, достаточно разобранного в первом отделе свидетельства самосознания, которое гласит "я могу делать то, что я хочу", — особенно если это свидетельство, как всегда бывает, слышится также и при воздействии нескольких, пока только еще понуждающих и друг друга исключающих мотивов. Все это вместе и служит, таким образом, источником естественной иллюзии, откуда развивается заблуждение, будто в сознании нашем содержится удостоверение в свободе нашей воли, в том смысле, что она, вопреки всем законам чистого рассудка и природы, есть нечто, ставящее свои решения без достаточных оснований, — решения, которые при данных обстоятельствах, у одного и того же человека могут оказаться как такими, так и противоположными.

Чтобы на частном примере и возможно нагляднее пояснить возникновение этой, столь важной для нашей темы иллюзии и тем дополнить произведенное в предыдущем отделе исследование самосознания, представим себе человека, который, стоя, например, на улице, сказал себе самому: "Теперь 6 час. вечера, дневной труд окончен. Я могу теперь прогуляться, или могу пойти в клуб; могу также подняться на башню посмотреть на закат солнца; могу также отправиться в театр; могу также навестить того, а равным образом и этого друга; могу даже выбраться за городские ворота на вольный свет и никогда не возвращаться назад. Все это зависит исключительно от меня; у меня для этого полная свобода. Однако я не делаю ничего подобного, а точно так же добровольно иду домой, к своей жене". Это совершенно все равно, как если бы вода сказала: "Я могу вздыматься высокими волнами (да, — в море при буре), могу быстро катиться вниз (да, — по ложу реки), могу низвергаться с пеной и кипением (да, — в водопаде), могу свободной стрелой подниматься в воздух (да, — в фонтане), могу наконец даже выкипать и исчезать (да, — при 80° тепла), но я не делаю теперь ничего такого а добровольно остаюсь спокойной и ясной в зеркальном пруду". Как вода все это может исполнить в том лишь случае, если появятся причины, определяющие ее к тому или другому, точно так же и наш человек может сделать то, что он мнит для себя возможным, не иначе как при том же самом условии. Пока не явятся соответствующие причины, данный поступок для него невозможен, зато тогда он должен его исполнить, точно так же как вода, коль скоро она поставлена в соответственные условия. Его ошибка и вообще заблуждение, возникающее здесь из ложно истолкованного голоса самосознания, при ближайшем рассмотрении основывается на том, что в его фантазии может в данную минуту рисоваться лишь один образ, исключающий для этого мгновения все остальное. Представит он себе мотив к одному из тех, рисующихся в возможности поступков, — и он тотчас чувствует его возбуждающее действие на свою волю: это обозначается техническим термином velleitas. Но он начинает воображать, будто он может возвести эту velleitas и в voluntas, т. е. исполнить предположенный поступок: это уже обман. Ибо тотчас выступит на сцену рассудительность и приведет ему на память мотивы, которые направляют в другие стороны или оказывают противодействующее влияние: тогда для него станет ясно, что дело не выходит. При таком последовательном представлении различных, исключающих друг друга мотивов, под постоянный аккомпанемент внутреннего голоса "я могу делать то, что я хочу", воля, как бы наподобие флюгера на хорошо смазанном стержне и при переменном ветре, тотчас поворачивается в сторону каждого мотива, какой предъявит ей воображение, и все рисующиеся в возможности мотивы последовательно оказывают на нее свое влияние: при каждом из них человек думает, будто он может захотеть его и таким образом фиксировать флюгер в этом положении, — что есть чистый обман. Ибо его "я могу этого хотеть" на самом деле гипотетично и сопряжено с условием "если я не захочу скорее того-то другого", — условием, которое между тем уничтожает предполагаемую возможность хотеть. — Если мы вернемся к нашему, в 6 часов рассуждающему человеку и представим себе теперь, будто он замечает, что я стою сзади него, философствую на его счет и оспариваю его свободу по отношению ко всем тем якобы возможным для него поступкам, — то легко может случиться, что он, желая меня опровергнуть, совершит какой-либо из них: но тогда принудительным к этому мотивом было бы для него именно мое отрицание и действие последнего на его дух противоречия. Однако мотив этот мог бы понудить лишь к тому либо иному из более легких среди вышеперечисленных поступков, например, привести его в театр, но отнюдь не к самому последнему из них, именно путешествию по белому свету: для этого такой мотив был бы слишком слаб. — Точно также ошибочно полагают иные, держа в руке заряженный пистолет, будто они могут из него застрелиться. Для этого данное механическое орудие — самое второстепенное условие, главное же — чрезвычайно сильный и потому редкий мотив, обладающий тем огромным могуществом, которое необходимо, чтобы преодолеть любовь к жизни или, вернее, страх смерти: лишь когда появится такого рода мотив, может человек действительно застрелиться и должен это сделать, — разве только этому помешает какой-либо, еще более сильный противомотив, если вообще такой в данном случае возможен.

Совсем не метафора и не гипербола, а вполне трезвая и буквальная истина, что подобно тому как шар на бильярде не может прийти в движение, прежде чем получит толчок, точно так же и человек не может встать со своего стула, пока его не отзовет или не сгонит с места какой-либо мотив: а тогда он поднимается с такой же необходимостью и неизбежностью, как покатится шар после толчка. И ждать, что человек сделает что-либо, к чему его не побуждает решительно никакой интерес, это все равно, что ожидать, чтобы ко мне начал двигаться кусок дерева, хотя я не притягиваю его никакой веревкой. Если кто, защищая где-нибудь в обществе подобную  мысль, натолкнется на упорное противоречие, то он всего скорее решит дело, если поручит третьему лицу внезапно, громким и серьезным голосом закричать: "потолок валится!": тогда его оппоненты придут к уразумению, что мотив точно так же способен выбрасывать людей за дверь, как и самая сильная механическая причина.

Ибо человек, как и все объекты опыта, есть явление во времени и пространстве, а так как для всех этих явлений закон причинности имеет силу a priori и значит, без исключения, то и человек должен ему подчиняться. Так говорит чистый рассудок a priori, так подтверждает проходящая через всю природу аналогия, так ежесекундно свидетельствует опыт, если мы не поддаемся обману видимости, получающейся оттого, что так как существа в природе, восходя выше и выше, становятся сложнее, и восприимчивость их с чисто-механической поднимается и утончается до химической, электрической, ирритативной, сенситивной, интеллектуальной и, наконец, рациональной, то и природа воздействующих причин должна таким же образом совершенствоваться и на каждой ступени обнаруживать соответствие с существами, подлежащими их воздействию, поэтому-то и причины оказываются все менее осязаемыми и материальными, — так что они в конце концов уже не видны для глаз, хотя, конечно, достижимы для рассудка, который в каждом отдельном случае предполагает их с непоколебимой уверенностью, а при надлежащем наследовании и открывает. Ибо здесь действующие причины возвысились в простые мысли, борющиеся с другими мыслями, пока не одержит верх наиболее могущественная из них и не приведет человека в движение: все это совершается но такой же точно строгой причинной зависимости, как когда чисто-механические причины в сложном соединении действуют одна против другой, неминуемо приводя к вычисленному результату. Кажущейся беспричинностью, благодаря невидимости причины, обладают не только движения человека, но в такой же мере присуща она и во всех направлениях скачущим в склянке наэлектризованным пробковым шариками: но суждение принадлежит не глазам, а рассудку.

При предположении свободной воли всякое человеческое действие было бы необъяснимым чудом — действием без причины. И если мы решимся на попытку представить себе подобное liberum arbitrium indifferentiae, мы скоро увидим, что тут действительно рассудок отказывается нам служить: у него нет формы, чтобы мыслить что-либо подобное. Ибо закон основания, основоположение о безусловном определении явлений друг другом и их взаимной зависимости, есть самый общий принцип нашей познавательной способности, который, сообразно различию ее объектов, и сам принимает различные формы. Здесь же нам приходится мыслить нечто такое, что определяет, не будучи определяемо, что ни от чего не зависит, но от чего зависит другое, что без вынуждения, стало быть без основания, производит в данном случае действие A, тогда как точно так же могло бы производить B или C или D, притом могло бы безусловно, могло бы при тех же самых обстоятельствах, т. е. так, что теперь в A не содержится ничего, дающего ему преимущество перед B, С, D (ибо в противном случае тут была бы мотивация, т. е. причинность). Мы опять встречаемся здесь с выставленным в самом начале понятием абсолютно случайного. Повторяю: в этом деле рассудок решительно отказывается служить нам, если мы только в состоянии вмешать его сюда.

Но если это справедливо для причин в теснейшем смысле и для раздражений, то не менее верно это и для мотивов, — ибо ведь мотивация по своей сущности не отличается от причинности, и есть лишь ее особый вид, именно причинность, проходящая через среду познания. И здесь, стало быть, причина вызывает лишь проявление не сводимой более к причинам, следовательно не допускающей дальнейшего объяснения силы, но силы, которая называясь здесь волей, известна нам не снаружи только, как другие силы природы, а благодаря самосознанию, также изнутри и непосредственно. Лишь при предположении, что имеется такая воля и что в каждом отдельном случае она обладает определенными свойствами, действуют направленные на нее причины, именуемые тут мотивами. Эти в частности и индивидуально определенные свойства воли, благодаря которым ее реакция на один и тот же мотив в каждом человеке оказывается разной, образуют то, что называется характером человека, притом, так как он известен не a priori, а лишь из опыта, — эмпирическим характером. Ими прежде всего определяется способ действия различных мотивов на данного человека. Ибо он точно так же лежит в основе всех вызываемых мотивом действий, как общие силы природы — в основе действий, вызываемых причинами в теснейшем смысле слова, а жизненная сила — в основе действий от раздражений. И как силы природы, так и характер отличается изначальностью, неизменностью, необъяснимостью. У животных он иной для каждого вида, у человека для каждого индивидуума. Только у самых высших, наиболее умных животных обнаруживается уже заметный индивидуальный характер, хотя при решительном преобладании характера видового.

1) Характер человека – индивидуален: он у каждого свой. Правда, у всех личных характеров в основе лежит характер вида, так что главный свойства повторяются у каждого. Но здесь сказывается такая значительная разница в степени, такое разнообразие во взаимной комбинации и модификации свойств, что моральную разницу характеров можно признать одинаковой разницей в интеллектуальных способностях, которая очень значительна, а обе эти разницы несравненно большими, нежели физическая разница между великаном и карликом, Аполлоном и Терситом. Вот почему действие одного и того же мотива на разных людей бывает совершенно различно, — подобно тому как солнечный свет делает воск белым, а хлористое серебро — черным, или теплота размягчает воск, но уплотняет глину. Поэтому-то знание одного только мотива недостаточно, чтобы предсказать поступок, а для этого надо еще точно знать также и характер человека.

2) Характер человека — эмпирический. Мы знакомимся с ним, не только у других, но и у самих себя, исключительно путем опыта. Поэтому мы часто разочаровываемся как в других, так и в самих себе, открывая, что мы не обладаем тем или иным свойством, например — справедливостью, бескорыстием, мужеством, в той мере, как мы простодушнейшим образом предполагали. Вот почему также, когда нам представляется трудный выбор, наше собственное решение, как и чужое, до тех пор остается для нас самих тайной, пока этот выбор не сделан: нам кажется, что он падет то на ту, то на эту сторону, по мере того как воля ближе знакомится через посредство познания с тем либо иным мотивом и испытает на себе его силу, при чем и выступает на сцену пресловутое "я могу делать то, что я хочу", создавая кажущуюся свободу воли. Наконец, более сильный мотив захватывает власть над волей, и выбор часто оказывается иным, чем мы полагали вначале. Вот почему в конце концов никто не может знать, как поступит кто-нибудь иной, а также и он сам, в каком-либо определенном положении: сначала надо побывать в нем, и лишь после выдержанного испытания бываем мы уверены в других, и только тогда также мы полагаемся на самих себя. Но тогда в нас появляется эта уверенность: изведанные друзья, испытанные слуги надежны. Вообще мы относимся к хорошо известному нам человеку, как ко всякой другой вещи, со свойствами которой мы уже ознакомились: мы без опасения предвидим, чего от него можно ждать и чего нет. Кто раз что-нибудь сделал, тот при представившемся случае опять это повторит, и это как в добре, так и в зле. Поэтому кто нуждается в большой, из ряда выходящей услуге, тот обратится к человеку, который дал доказательства своего великодушия, а кто хочет нанять убийцу, тот будет искать людей с уже обагренными кровью руками. По рассказу Геродота (VII, 164), Гелон Сиракузский был поставлен в необходимость вполне доверить кому-нибудь очень большую сумму денег, так как ее нужно было отправить с ним в чужую землю, предоставив ее в полное ему распоряжение. Гелон выбрал для этой цели Кадма, который раньше на деле показал редкую, прямо неслыханную честность и добросовестность, — и доверие его было вполне оправдано. — Равным образом, только опыт и подходящий случай дает нам знакомство с нами самими, знакомство, на котором основывается наша в себе уверенность или неуверенность. Смотря по тому, обнаружили ли мы в данном случае обдуманность, мужество, честность, молчаливость, хитрость либо какое-нибудь иное потребное для дела качество, или же в нас не оказалось подобных добродетелей, — будем мы потом, ознакомившись с собою, довольны собою или, наоборот, недовольны. Лишь точное знание своего собственного эмпирического характера дает человеку то, что называют приобретенным характером: им обладает тот, кто точно знает свои собственные качества, как хорошие, так и дурные, и оттого отдает себе полный отчет, в чем он может себе доверять и чего может от себя требовать, а чего нет. Свою собственную роль, которую он раньше, в силу своего эмпирического характера, только импровизировал, он играет теперь по всем правилам искусства и методически, с твердостью и последовательностью, никогда, как говорится, не сбиваясь с характера, уклонение от которого всегда доказывает, что мы в данном частном случае находились в заблуждении относительно самих себя.

3) Характер человека постоянен: он остается одинаковым в течение всей жизни. Под изменчивой оболочкой своих лет, своих отношений, даже своих знаний и взглядов скрывается, как рак в своей скорлупе, тождественный и подлинный человек, совершенно неизменный и всегда одинаковый. Лишь в направлении и в материале испытывает его характер кажущиеся видоизменения, как следствие различия возрастов и их потребностей.  Человек никогда не меняется: как он поступил в одном случае, так при совершенно одинаковых обстоятельствах (к которым однако принадлежит и правильное знание этих обстоятельств) будет он и опять всегда поступать. Подтверждение этой истины можно найти в повседневном опыте: всего же ярче проявляется она, когда мы снова, через 20—30 лет, встречаемся со старым знакомым и тут скоро ловим его совершенно на тех же штуках, как некогда. — Правда, некоторые на словах будут отрицать эту истину: однако они сами предполагают ее в своем поведении, никогда уже не доверяя тому, кто однажды оказался нечестным, но охотно полагаясь на того, кто раньше доказал свою честность. Ибо на этой истине основана возможность всякого знания людей и прочное доверие к тем, кто испытан, проверен, доказан; даже если такое доверие к кому-нибудь нас обманет, мы никогда не говорим: "его характер изменился", а: "я в нем ошибся". — На ней же основывается и то, что, желая составить суждение о моральной ценности поступка, мы прежде всего стараемся выяснить себе его мотив, а затем наша похвала либо порицание касается не мотива, а характера, который был доступен действию подобного мотива, и который есть второй и единственно человеку присущий фактор данного деяния. — На той же истине основывается, что подлинная честь (не рыцарская, или дурацкая), однажды будучи утрачена, никогда опять восстановлена быть не может, — пятно единственного недостойного поступка навсегда остается на человеке, клеймит его, как говорят; отсюда поговорка: "кто раз украл, тот навек вор". — На ней основывается, что если в важных государственных делах может иногда понадобиться измена, так что ищут изменника, пользуются его услугами и награждают его, — то потом, по достижении цели, мудрость повелевает удалить этого человека, так как обстоятельства изменчивы, а его характер неизменен. — На ней основывается, что величайший недостаток драматического писателя, это если его характеры не выдержаны, т. е. не проведены с постоянством и строгой последовательностью сил природы, как это бывает с характерами у великих авторов: последнее показано мною в обстоятельном примере на Шекспире (Парерги, т. 2, § 118, стр. 196 первого издания). — На той же истине основывается даже и возможность совести, так как последняя часто еще в глубокой старости укоряет нас в преступлении юношеских лет, как напр. Ж. Ж. Руссо через 40 лет мучился тем, что свалил на служанку Марион воровство, совершенное им самим; подобная вещь возможна лишь при предположении, что характер остался без изменения тот же, — ведь, с другой стороны, самые смешные заблуждения, грубейшее невежество, удивительнейшие глупости нашей молодости не заставляют нас стыдиться в старости: ибо их уже нет, они зависели от состояния нашего познания, мы от них избавились, давно уже их отбросили, как свою юношескую одежду. — На той же истине основано, что человек, хотя бы при самом ясном знании своих нравственных недостатков и пороков, даже при отвращении к ним, даже при чистосердечнейшем намерении исправиться, все-таки на самом деле не исправляется, а, несмотря на серьезные намерения и честные обещания, при новом случае опять-таки, к собственному изумлению, оказывается на той же стезе, как раньше. Улучшиться может лишь его познание — он может прийти к уразумению, что те или иные средства, раньше им применявшиеся, не ведут к его цели или приносят больше вреда, чем пользы: тогда он меняет средства, а цели остаются те же. На этом построена американская карательная система: она не ставит себе задачей исправлять характер, сердце человека, но имеет в виду именно привести в порядок его голову и показать ему, что дела, к которым он неизменно стремится в силу своего характера, гораздо труднее и с гораздо большими усилиями и опасностями достигаются нечестным путем, какого он до сих пор держался, нежели путем честности, труда и умеренности. Вообще, арена и область всякого исправления и облагоражения простирается исключительно на познание. Характер неизменен, мотивы действуют с необходимостью: но они должны проходить через познание, которое есть посредник мотивов. А познание способно к многоразличнейшему расширению, к постоянному исправлению в безграничной степени: в этом направлении действует всякое воспитание. Развитие разума помощью всякого рода знаний и уразумений имеет то важное для морали значение, что открывает доступ мотивам, которые иначе не могли бы оказать на нас своего действия. Пока мы их не могли понять, они не существовали для нашей воли. Вот почему при одинаковых внешних условиях положение человека во второй раз все-таки может оказаться на деле совсем иным, нежели в первый, — именно, если только он за этот промежуток времени стал способен правильно и вполне постичь эти условия, — благодаря чему на него теперь действуют мотивы, для которых раньше он был недоступен. В этом смысле схоластически очень верно говорили: "Сausa finalis (цель, мотив) movet non secundum suum esse reale, sed secundum esse cognitum" ("Конечная причина движет не поскольку она реальна, а поскольку она познана"). Но далее, чем на исправление познания, не простирается никакое моральное воздействие, и намерение устранить недостатки в характере человека путем речей и нравоучений, чтобы таким образом преобразовать самый его характер, его подлинный моральный облик, вполне равносильно попытке помощью внешних воздействий превратить свинец в золото или тщательным уходом заставить дуб приносить абрикосы.

Твердо выраженное убеждение в неизменности характера мы находим уже у Апулея, в его Oratio de magia, где он, защищаясь от обвинения в колдовстве, ссылается на свой всем известный характер и говорит: "Certum indicem cujusque animum esse qui semper eodem ingenio ad virtutem vel ad malitiam moratus, firmum aigumentum est accipiendi criminis, aut respuendi" ("Верный показатель для каждого человека есть душа, которая, всегда одаренная одинаковой склонностью к добродетели или злодейству, есть надежный аргумент для того, чтобы признать вину или отвергнуть ее").

4) Индивидуальный характер врожден: он не создается искусством либо подверженными случайности обстоятельствами, а есть произведение самой природы. Он сказывается уже в ребенке, обнаруживая там в малом виде то, чем ему предстоит быть в большом масштабе. Вот почему при совершенно одинаковом воспитании и обстановке у двух детей мы очевиднейшим образом наблюдаем самые различные характеры: с этими самыми характерами им придется жить до старости. Мало того, характер, в своих основных чертах, переходит по наследству, хотя лишь от отца, тогда как интеллект наследуется от матери, — по этому вопросу я отсылаю читателя к гл. 43 второго тома моего главного произведения.

При предположении же свободной воли совершенно невидно, откуда собственно происходит добродетель и порок или вообще тот факт, что два одинаково воспитанные индивидуума при совершенно одинаковых условиях и поводах поступают самым несходным, даже противоположным образом. Фактически данная, исконная коренная разница характеров несовместима с признанием такой свободы воли, которая состояла бы в том, что для каждого человека в каждом положении должны были бы быть одинаково возможны противоположные действия. Ибо в таком случае его характер с самого начала должен бы представлять собою tabulam rasam, как интеллект, по взгляду Локка, и не мог иметь никакой врожденной наклонности ни в ту, ни в другую сторону: ибо ведь эта наклонность уже нарушала бы полное равновесие, какое разумеют под libero arbitrio indifferentiae. Таким образом, при подобном предположении причина разбираемой разницы образа действий у разных людей не может заключаться в субъективных условиях; но еще менее заключается она в объективной обстановке: ибо в таком случае поведение определялось бы именно объектами, и от требуемой свободы совсем ничего не осталось бы. Тогда в нашем распоряжении был бы только разве еще один выход — отнести происхождение той великой разницы, какую мы фактически наблюдаем в поведении людей, в промежуточную среду между субъектом и объектом, именно, объяснить ее различием в том, как объективное конципируется субъективным, т. е. как оно познается различными людьми. Но тогда все свелось бы к правильному или ложному познанию  представляющихся обстоятельств, так что моральная разница в поведении стала бы равносильна просто разнице в правильности суждения, и мораль превратилась бы в логику. Приверженцы свободной воли в конце концов все-таки пытались спастись от этой неприятной дилеммы утверждением, что хотя врожденной разницы характеров и не существует, однако такая разница возникает под влиянием внешних обстоятельств, впечатлений, опытов, примеров, наставлений и т. д., — и коль скоро этим путем успел развиться характер, в характере этом лежит объяснение для разницы в последующем поведении. На это надо сказать, во-первых, что в таком случае характер должен образовываться очень поздно (между тем на деле он сказывается уже в детском возрасте), и большинство людей умрут прежде, чем приобретут характер; во-вторых же, — что все эти внешние обстоятельства, которым приписывается создание характера, совершенно не зависят от нашей власти и так либо иначе должны быть отнесены на долю случая (или, если угодно, провидения). А если, таким образом, из них возникает характер, из него же далее разница в поведении, то совершенно и целиком отпала бы всякая нравственная ответственность за это последнее, так как, очевидно, в конечном итоге оно было бы делом случая либо провидения. Итак, стало быть, при признании свободной воли, начало разницы в образе действий и, следовательно, добродетели либо порока, вместе с вменяемостью, оказывается ни с чем не связанным и лишенным всякой точки опоры, где бы оно могло пустить корни. А отсюда следует, что признание это, сколь оно ни соответствует, с первого взгляда, голосу простого рассудка, все-таки в сущности находится в таком же противоречии с нашим моральным убеждением, как и с верховным основным правилом нашего рассудка, о чем уже достаточно было сказано.

Необходимость, с которой, как это подробно изложено мною выше, действуют мотивы, подобно всем вообще причинам, не безусловна. Теперь мы ознакомились с предполагаемым ею условием, той основой и почвой, на которую оно опирается: это — врожденный индивидуальный характер. Как всякое действие в неодушевленной природе есть необходимый продукт двух факторов, именно проявляющейся здесь всеобщей силы природы и вызывающий здесь это проявление отдельной причины, — совершенно так же всякое деяние человека бывает необходимым продуктом его характера и присоединившегося мотива. Коль скоро оба эти условия даны, оно выступает с неизбежностью. Чтобы деяние это было иным, надо предположить иной мотив или иной характер. И мы могли бы с уверенностью предсказать, даже вычислить, всякий поступок, если бы, с одной стороны, не было очень трудно изучить характер, а с другой также, мотив не был очень тайным и постоянно открытым для противодействия других мотивов, которые содержатся лишь в сфере идей одного человека, оставаясь недоступным для других. Врожденным характером человека уже определены в существенных чертах все вообще цели, к каким он невольно стремится; средства, избираемые им при этом, определяются частью внешними условиями, частью его пониманием последних, — пониманием, правильность которого в свой черед зависит от его рассудка и образования. Конечным результатом всего этого и оказываются его отдельные деяния, следовательно — вся та роль, какую ему предстоит играть на свете. — Поэтому столь же верна, сколь и поэтична та концепция, в какой результат изложенного здесь учения об индивидуальном характере выражен в одной из прекраснейших строф Гёте:

("В каком положении в тот день, который произвел тебя на свет, стояли планеты, приветствуя солнце, таков ты стал в тот миг и впредь рос, по закону, по какому ты явился. Таков ты должен быть, не в силах ты убежать от себя — так говорили уже сивиллы, так говорили пророки; и никакое время и никакая власть не раздробит пластическую форму, которая развивается в живом существе").

Итак, то предположение, на котором вообще основывается необходимость действия всех причин, есть внутренняя сущность всякой вещи, будь это просто воплощенная в ней всеобщая сила природы, будь это жизненная сила, будь это воля: всегда всякое существо, к какому бы разряду оно ни принадлежало, будет реагировать на воздействующие причины сообразно своей особой природе. Закон этот, которому подчинены все вещи на свете, был выражен схоластиками в формуле "operari sequitur esse" ("действование следует за бытием")В силу его химия пробует тела реагентами, а человек человека — помощью испытаний, каким он его подвергает. Во всех случаях внешние причины с необходимостью вызывают то, что скрывается в данном существе: ибо последнее не может реагировать иначе как в согласии с своей природой.

ПРИМЕЧАНИЕ. Кимний: "Действование следует за бытием". Человек есть действующее сознание. Сознание следует за бытием, то есть Бытие первично, сознание - вторично: или бытие определяет сознание.

Здесь уместно будет напомнить, что всякая existentia предполагает еssentiam: иными словами, все существующее должно точно так же быть и чем-нибудь, иметь определенную сущность. Оно не может быть и притом все-таки не быть ничем, именно представлять собою нечто такое как ens metaphysicum, т. е. вещь, которая  есть и больше ничего как есть, без всяких определений и свойств, а, следовательно, и без обусловленного ими вполне определенного образа действий: но как essentia без existentia не дает реальности (что разъяснено Кантом на известном примере о ста талерах), — точно так же невозможно это и для existentia без essentia. Ибо все существующее должно обладать существенной для него, своеобразной природой, в силу которой оно есть то, что оно есть, которую оно всегда выражает, проявления которой с необходимостью вызываются причинами, между тем как сама эта природа вовсе не есть дело этих причин и не может быть ими модифицируема. Но все это справедливо относительно человека и его воли в той же мере, как и относительно всех остальных существ в природе. И он для existentia обладает essentia, т. е. существенными основными свойствами, которые именно образуют его характер и для своего обнаружения нуждаются лишь во внешнем поводе. Ожидать, стало быть, чтобы человек, при одном и том же поводе, один раз поступил так, другой же совершенно иначе, было бы равносильно ожиданию, что одно и то же дерево, принеся этим летом вишни, на следующее произведет груши. Свобода воли, при ближайшем рассмотрении, есть existentia без essentia: это значит, что нечто есть и притом все-таки есть ничто, а это опять-таки значит, что оно не есть, т. е. получается противоречие.

Уразумением этого обстоятельства, а также того a priori достоверного и потому не допускающего исключений значения, какое имеет закон причинности, надо объяснять тот факт, что все действительно глубокие мыслители всех времен, как бы ни были различны другие их воззрения, согласно отстаивали необходимость волевых актов при появлении мотивов и отвергали liberum arbitrium. Мало того, так как именно огромное большинство толпы, неспособной к мышлению и отданной во власть видимости и предрассудков, всегда упорно противостояло этой истине, они даже особенно ее подчеркивали, давая ей самые решительные, даже самые резкие выражения. Наиболее известное из таких выражений — буриданов осел, которого однако вот уже около ста лет напрасно ищут в сохранившихся до нас сочинениях Буридана. У меня у самого есть очевидно еще в пятнадцатом столетии напечатанное издание его Sophismata, без указания города, года и без нумерации страниц: я часто и напрасно разыскивал это место, хотя здесь почти на каждой странице попадаются ослы в качестве примеров. Бэйль, статья которого Буридан служит основою всего с тех пор об этом написанного, совсем неверно говорит, будто известен лишь один софизм Буридана: я обладаю целым in-quarto его софизмов. Точно также Бэйль, с такой подробностью разбирающий дело, должен был бы знать — это впрочем и до сих пор, по-видимому, осталось незамеченным — что пример этот, ставший до некоторой степени символом или типом защищаемой мною здесь великой истины, гораздо старше, чем Буридан. Он встречается у Данте, который усвоил все знание своего времени, жил до Буридана и говорил не об ослах, а о людях, в следующих словах, начинающих четвертую книгу его Paradiso:

Он встречается даже уже у Аристотеля (De coelo, II, 13), который говорит: καὶ ο λόγος τοῦ πεινῶντος καὶ διψῶντος σφόδρά μὲν, ὁμοίως δὲ, καὶ τῶν ἐδωδιμῶν καὶ ποτῶν ἴσον ἀπέχοντος, καὶ γἀρ τοῦτον ἠρεμεῖν ἀναγκαῖον („также притча о человеке, сильно, но равно томимом голодом и жаждою и одинаково отстоящим от еды и питья: ибо необходимо признать, что он не движется с места“). Буридан, заимствовавший свой пример из этих источников, заменил человека ослом, просто потому, что такова привычка этого убогого схоластика — брать для примера либо Сократа и Платона, либо asinum.

Вопрос о свободе воли действительно является пробным камнем, с помощью которого можно различать глубоко мыслящие умы от поверхностных, или пограничным столбом, где те и другие расходятся в разные стороны: первые все стоят за необходимость данного поступка при данном характере и мотиве, последние же, вместе с большой публикой, придерживаются свободы воли. Затем существует еще средний класс людей, которые, чувствуя себя в затруднении, лавируют из стороны в сторону, сбивают себя и других с пути, укрываются за словами и фразами или до тех пор треплют и переворачивают вопрос, пока нельзя уже понять, в чем же наконец дело. Так было уже с Лейбницем, который в гораздо большей степени был математиком и полигистором, нежели философом. Но чтобы поставить таких ни то ни се не говорящих господ перед самым вопросом, надо предложить им его в следующей формулировке, ни на шаг от нее не отступая:

1) Возможны ли для данного человека при данных обстоятельствах два поступка, или лишь один? — Ответ всех глубоких мыслителей: только один.

2) Мог ли жизненный путь, пройденный данным человеком, — принимая, что с одной стороны его характер сохраняется неизменным, а с другой, что обстоятельства, воздействию которых ему пришлось подвергнуться, всецело и до малейших подробностей неуклонно были определены внешними причинами, которые постоянно появляются с строгой необходимостью, и цепь которых, состоящая исключительно из одних столь же необходимых звеньев, простирается в бесконечность — мог ли этот путь в чем-либо, хотя бы лишь в самом ничтожном, в каком-либо происшествии, какой-либо сцене, быть иным, нежели он был? — Нет! — так должен гласить последовательный и правильный ответ.

Вывод из обоих этих положений таков: все, что случается, от самого великого до самого малого, случается необходимо. Quidquid fit necessario fit.

Кого пугают эти положения, тому надо еще кое-чему поучиться и кое-чему разучиться: тогда для него станет ясно, что они являются богатейшим источником утешения и успокоения. — Наши действия, конечно, не представляют собою первого начала, так что в них не осуществляется ничего действительно нового: но исключительно через то, что мы делаем, узнаем мы, что мы такое.

Хотя и не ясно сознанное, а чувством подсказанное убеждение в строгой необходимости всего происходящего лежит и в основе столь прочно державшегося у древних понятия о fatum’е, εἱμαρμενη, а также магометанского фатализма и даже неискоренимой повсеместной веры в omina („предзнаменования“): ибо ведь даже ничтожнейший случай наступает с необходимостью, и все события, так сказать, идут согласованным темпом, так что все находит себе отзвук во всем. С убеждением этим связан, наконец, и тот факт, что если кто без малейшего умысла и совершенно случайно искалечит или убьет другого человека, то он скорбит об этом piaculum („грех“) в течение всей своей жизни, испытывая чувство, по-видимому родственное чувству виновности; и в глазах других этот человек, как persona piacularis (человек, нуждающийся в искуплении) пользуется особого рода недоверием. — Да и на христианское учение о предопределении не осталось, конечно, без влияния смутно сознаваемое убеждение в неизменности характера и необходимости его проявлений. — Наконец, мне хотелось бы сделать здесь мимоходом еще следующее замечание, которое каждый может по произволу принять или отбросить, в зависимости от того, как он смотрит на известные вещи. Если не признать строгую необходимость всего происходящего в виде все без различия события связывающей причинной цепи, но допустить, что эта последняя в бесчисленных местах прервана абсолютной свободой, тогда и всякое предвидение будущего, во сне, в ясновидении сомнамбулизма и во втором зрении (second sight) станет даже объективно, следовательно — абсолютно невозможным и потому немыслимым: ибо тогда не существует решительно никакого объективно-действительного будущего, которое можно было бы предвидеть хотя бы лишь в потенции, — меж тем как теперь мы все-таки сомневаемся лишь в субъективных данных для такого предвидения, т. е. в его субъективной возможности. И даже это сомнение в настоящее время не может более существовать у хорошо осведомленного человека, после того как подобное предвосхищение будущего твердо установлено бесчисленными показаниями самых достоверных свидетелей.

Добавлю еще несколько соображений в качестве короллариев к установленному учению о необходимости всего происходящего.

Во что превратился бы наш мир, если бы все вещи не были проникнуты и связаны необходимостью, особенно же если бы она не управляла зарождением индивидуумов? В нечто безобразное, в беспорядочную груду, карикатуру без смысла и значения, — именно в дело истинной и подлинной случайности.

Желать, чтобы какое-либо прошлое событие не случилось, — глупое самоистязание: ибо это значит желать вещи абсолютно невозможной, и это столь же неразумно, как желание, чтобы солнце всходило на западе. Ибо ведь все совершающееся, великое и малое, наступает со строгой необходимостью, и совершенно пустое дело — размышлять о том, как ничтожны и случайны были причины, вызвавшие данное происшествие, и как легко они могли бы быть иными. Это иллюзорно: все они явились с столь же строгой необходимостью и действовали с такой же полной властью, как и причины, в силу которых солнце встает на востоке. Мы, должны смотреть на наступающие перед нами события теми же глазами, как на печатные страницы, которые мы читаем, — вполне сознавая, что они уже имелись налицо, прежде чем мы стали их читать.

                                                                                                                    Артур Шопенгауэр

                                                                                                                О СВОБОДЕ ВОЛИ

                                                                                            Текст требует правки и логической разметки.

Биньямин Нетаниягу должен пойти под суд за преступление против Израиля и США, как шпион Габсбургов и Бурбонов, как убийца евреев и американцев. Партию "Ликуд" передать Исраэлю Кацу.

Нетаниягу – марокканский шпион, он не только закупил подлодки Тиссен-Круппов, но и уничтожил еврейские кадры, сменил их марокканцами. Государством правят короли Марокко, Испании, Норвегии, Швеции, Бельгии, Дании, Люксембурга, Плантагенеты под прикрытием Нетаниягу и королевской шпионки Мири Регев. Ликуд – фашистская партия мавров, альморавидов, берберов в еврейской шкуре. Нельзя допустить поездку Нетаниягу в Марокко!

Нетаниягу отправлял Мири Регев на Кубу для контактов с диктатурой Ф.Кастро (Бурбонов). Нейтрализовать преступника Нетаниягу и его сообщников, отдать их под суд – значит предотвратить фашистский переворот в Израиле и США, так как Нетаниягу - шпион Плантагенетов, назначенец немецких разведчиков Моше Аренса, Йоханана и Харэля Локеров, британо-германского террориста Биньямина Гибли и других инициаторов "Осло".

  НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ ФАШИСТОВ ДО ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РЕШЕНИЯ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА

Ввести в Израиль войска США для предотвращения фашистского переворота и недопущения перехода власти к маврам, немцам, иракцам, иранцам в еврейской шкуре. Фашизм должен быть задушен в зародыше.

                    ЗАХВАТ АРМИИ МАВРАМИ (РИМЛЯНАМИ) И ГЕНОЦИД ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА

Марокканский уголовник в еврейской шкуре Давид Битан требует создать профессиональную армию а ЦАХАЛ распустить. Все готово к геноциду евреев. ЦАХАЛ уже марокканская армия, Нетаниягу укомплектовал кадры маврами и едет в Марокко обсудить метод передачи власти в Израиле ставленникам Габсбургов-Бурбонов, как это было в нацистской Германии. Ривлин передаст формирование правительства Нетаниягу в случае, если тот будет действовать по плану Габсбургов-Бурбонов. Но если нет, то Ривлин сдаст государство Лапиду, нацисту во втором поколении. Так приходили к власти Наполеон, Бернадот, Гитлер, Сталин. В Израиле милитократия у власти со времен Биньямина Гибли. Нынешние выборы оформят государство Израиль на имя короля Марокко, которому подчинены ЦАХАЛ, полиция, ШАБАК, пожарные, МЧС, укомплектованные марокканцами под видом евреев.

                                                                        ПРЕСТУПЛЕНИЕ НЕТАНИЯГУ

                                                                         РАЗРУШИТЕЛЬ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ

Биньямин Нетаниягу (Милейковский) - феодально-фашистский деятель Римской империи эпохи разрушения Третьего Храма. Эта нацистская мразь под видом еврея разрушил Третий Храм, уничтожил еврейский народ в основании еврейского духа и вернул евреев к границам 67 года, но не в смысле 1967, а в смысле 67 года нашей эры, – в эпоху римлян.

Свою преступную деятельность по разрушению Третьего Храма Нетаниягу начал обдуманно и преднамеренно, войдя в число "сионистов", но в себе являясь фашистом, агентом феодально-рабовладельческого класса Рейха, каким он явился нам в годы Холокоста в 20 веке. В борьбе с Третьим Храмом, Нетаниягу опирается на рыцарей Тевтонского и Мальтийского орденов, на германских королей, завоевателей Англии, Франции, России, Европы и США. Шпион Плантагенетов, Нетаниягу исполняет их приказы, для донесения которых он использует свиту, состоящую из марокканских шпионов под видом евреев-сефардов. Обеспечив кадровую составляющую Рейху, Нетаниягу обезглавил еврейское государство и практически передал под управление Римской империи. Рядом с Нетаниягу действует марокканская шпионка под видом еврейки Мири Регев. Ей он оставляет Израиль, когда убывает за границу. Недопущение создания Третьего Храма, преследование и изгнание евреев - главная цель и задача нацистского преступника Биньямина Нетаниягу и его подельников: Либермана, Лапида, практически всех так наз. руководителей так наз. партий новой Римской (неоримской) империи.

                                                                                         РИМСКАЯ ВОЙНА

Война 1967 года была войной Римской (Британской) империи под видом войны Израиля. Ее вели Плантагенеты под прикрытием еврейского народа, служившего целям британского (российского, французского, испанского, португальского, германского) империализма, - феодально-рабовладельческой Римской империи, которая сама не открывалась миру, но действовала под личиной народов-рабов. Таким образом она действует и в настоящее время. Все политические партии Израиля (и Ликуд) тождественны, – осуществляют волю Третьего рейха и его прагосударства – Римской империи. В тысячелетней латентной войне Рима евреи являются государственными отщепенцами для прикрытия римлян. Так следует смотреть на все происходящее в Израиле и в мире, ибо он в себе не таков, каким его представляет конечный обыденный рассудок, не способный познать сущность вещей и исполняющий волю Римской империи, хотя ему кажется, что он исполняет свою волю. Шимон Перес - такая же тварь Римской империи, как Реувен Ривлин, как все президенты Израиля, опосредующие волю Плантагенетов, вуалирующие цели Рейха целями еврейского народа и государства Израиля. Хуже ложных евреев лишь евреи королей.

                                                           ИЗРАИЛЬ – ГОСУДАРСТВО ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

В настоящий момент окончательного решения еврейского вопроса, о котором евреи ничего не знают, ибо они не понимают, а не понимают, ибо не способны мыслить сущность, и не способны мыслить сущность, поскольку не обладают спекулятивным, т. е. разумным и истинным мышлением; в настоящий момент идет окончательное решение еврейского вопроса. 

Третий рейх не исчез. Вторая мировая война была инсценировкой противоречия государств, которые на самом деле не были различны, но были и есть единое всемирное государство, единая мировая воля Римской империи. Израиль стал смертельно опасен не только для евреев, но и для всего мира, а предстоящие выборы завершают историю еврейского народа позорным бесчестием ничтожного еврейского ума, не заметившего своего врага и отдавшего ему не только свое государство, но и свое имя и свою душу. Туземцы Магриба будут представлять в мире евреев, а удел самих  евреев - вымирание и гибель. Мавры, берберы, альморавиды под личиной сефардов, мизрахим и даже ашкеназов будут называться евреями и растлевать, грабить и уничтожать народы мира, коим евреи кажутся образцом морали и нравственности. Нет, евреи - мерзкий народишко, позволивший римлянам и туземцам колониальных провинций Рейха принять вид евреев и под личиной евреев вести римскую войну до полного и окончательного уничтожения рабов Рима, мнящих себя свободными и плюющих в евреев Холокоста, не имеющих ничего общего с туземцами Марокко, принявшими вид евреев и захватившими евреем и Израиль.

                                                                                      ДЖОНУ БОЛТОНУ

Или ты поймешь историю, или вы окажетесь на плахе у Мюллера, и Плантагенеты будут пинать ваши черепа, как Кромвеля и Кеннеди.

Посоветуй Трампу ввести войска в Израиль, сменить евреями туземные кадры Нетаниягу. Или это конец США. Фашистская диктатура королевств Британской империи в Израиле реальность, прикрытая мнимыми евреями Магриба, Азии, Америки, Европы, колоний Британской (Российской, Испанской, Французской) империи.

                                                                ВЫБОРЫ РИМА – НЕ ВЫБОР СВОБОДЫ

                                                     ВСЕ ГОТОВО К ОКОНЧАТЕЛЬНОМУ РЕШЕНИЮ

 ЛЖЕЕВРЕЙ – РЕЗИДЕНТ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ В ВИДЕ ПРЕЗИДЕНТА ИЗРАИЛЯ

Нападки Ривлина на Польшу отражают идеологию Третьего рейха, для которого на месте Польши существует Гданьский коридор. Поездки Ривлина в Папе римскому и к Макрону свидетельствуют о связи Плантагенетов с Израилем и дальнейших действиях президента-резидента Рейха в Израиле во благо Третьего рейха и Римской империи. Период "Веймарской республики" в Израиле, России, США и во всем мире подошел к концу. Холокост является неизбежностью с отягчающими последствиями подмены евреев маврами, дальнейшим уничтожением человечества нацистами Израиля под личиной евреев.

                                                                                   ДОНАЛЬДУ ТРАМПУ

Если ты восстанавливаешь право венесуэльского народа в Венесуэле, то почему ты не восстанавливаешь право еврейского народа в Израиле? В Израиле идет геноцид евреев, и это гораздо опаснее не только для евреев, но и для американцев. Израильская армия, ВПК захвачены нацистами, пруссами под личиной евреев, они внедрили в Израиль туземцев, мавров, берберов под видом евреев. Это преступление британо-германских фашистов, они продолжают Холокост уже в Израиле, ведут геноцид американцев в США, прикрываясь мнимыми евреями под видом еврейских фондов и организаций, не являющихся еврейскими и крышующих королевские спецслужбы Плантагенетов, Габсбургов, Бурбонов, Радзивиллов, Бернадотов, – убийц Кеннеди и других президентов США.

Ублюдок Нетаниягу и его римская банда отбросили евреев и американцев к границам 67-года, именно не 1967, а 67 года начала нашей эры. Это римляне в новой форме. Третий рейх – шестилетний фрагмент тысячелетней воли Рима, скрывающейся под разными субстанциями политической и театральной реальности представления в лицах, не называющих своих имен, но использующих маски народов и этносов. Нетаниягу играет на трагедии еврейского народа, но служит римлянам, обучавшим его в Гарварде, в королевском университете Лиги плюща, которая обвивает и душит мировой дух такими же вонючими ублюдками, скрывающимися под личиной евреев. Убери эту сволочь, переруби питающие их корни, разруби гордиев узел римской демократии, разнеси авгиевы конюшни Третьего рейха вместе с партийным навозом римских животных под личиной евреев. Довольно вони! Больше свежего воздуха! Ветер Свободы дует в твои паруса! Утопи в дерьме ублюдка Бурбонов Мадуро и там же Нетаниягу и его марокканскую суку Мири Регев! Кончай с Бурбонами и Габсбургами! Революция Чаепития призывает тебя спасти евреев и американцев, Израиль и США! К освобождению мира от римских варваров под личиной евреев и других народов призываю тебя, Дональд! Разрушим Римскую империю и еврейские банды ее провокаторов и шпионов, за которыми скрывается генеалогическое дерево тысячелетних преступников Рима! Очистим Древо Познания от римского зверя, искушающего и убивающего народы лживым понятием свободы!

                    ИСТИННОЕ ПРАВО ЕСТЬ ПРАВО СВОБОДНОГО, ЗНАЮЩЕГО СЕБЯ ДУХА

                                      ИСТИННОЕ ПРАВО ЕСТЬ ЗНАНИЕ АБСОЛЮТНОЙ ИДЕИ

                                                           АБСОЛЮТНАЯ ИДЕЯ ЕСТЬ ИДЕЯ БОГА

                                         Итак, слушай.

                                        не место с нами»  https://www.7kanal.co.il/News/News.aspx/207177

Командир дивизии Иудеи и Самарии Эран Нив направил письмо командирам и бойцам, находящимся в зоне его ответственности. В письме предупреждение – солдат, которые неправомочно применяют силу против палестин- цев, ждет наказание.

В своем письме Нив отметил три случая, когда солдаты ЦАХАЛа применяли силу, которая, по его утверждению, была излишней. Командир дивизии Иудеи и Самарии настаивает, что необходимо различать тех палестинцев, кто представляет угрозу, и тех, кто не представляет угрозы.

«Тот, кто не может контролировать свой дух и не берет на себя обязательство действовать профессионально в рамках миссии безопасности и в соответствии с духом Армии обороны Израиля - его место не с нами», - написал Нив.

«Мы не допустим безнравственных действий солдат», - заключил командир дивизии Иудеи и Самарии. –||–

Ты назначил этого недоумка, похожего на тебя вонючего ублюдка. Ты продал Израиль Габсбургам, Бурбонам, Бернадотам, Виндзорам, Тиссен-Круппам, служишь империи и вложил в уста этого грязного чудовища угрозы еврейским командирам. Сообщник Моше Аренса, Бинямина Гибли, ты подавил волю и дух еврейского народа, уничтожил основы еврейского государства и отдал его вместе с народом марокканским оборотням в еврейской шкуре, действующим под руководством германских шпионов под личиной евреев.

                                                                                                 VULGUS

Комдиву Иудеи и Cамарии Э. Ниву.

ЭзраЭль, Царь Израиля.

Слушай меня, грязный ублюдок! Я уверен и знаю, что тебе не место с нами, и что твоя поганая башка будет на плахе у Третьего Храма, а может быть, и раньше, и в другом месте без твоего поганого тела.

В этот священный для еврейского народа момент ты должен решить: можешь ли стать главным священником Израиля эпохи Возрождения духа и воли разума. Если да, то цель твоя одна: строительство Третьего Храма. Не случайно и не напрасно ты – великий строитель Израиля. Перед тобой вопрос тысячелетий: быть или не быть Израилю и еврейскому народу. Священник - не служитель культа, а служитель дела строительства еврейского государства. Государство и народ Израиля в смертельной опасности, враг под личиной евреев захватил армию и ведет геноцид евреев. Твоя обязанность – вернуть ЦАХАЛ еврейскому народу и уничтожить врагов, которые владеют государством, готовы к тотальному уничтожению евреев и подмене их лжеевреями, маврами, немцами и прочими неевреями под личиной евреев.

В любом случае, Нетаниягу перед предъявлением ему обвинения постарается ликвидировать тебя, потому что так велят ему его хозяева, Габсбурги. Изгнав еврейских генералов с главных должностей в армии, передав ее в подчинение Тиссен-Круппам, немецким феодалам и германскому военному командованию, Нетаниягу способен отомстить евреям за освещение его гешефта по имплантации туземных племен в этнологос евреев, по закупке подлодок Тиссен-Круппов для Тиссен-Круппов, для Габсбургов, руководящих ЦАХАЛ, АМАН, ШАБАК и проч.

Смена начальника генштаба, руководства АМАН, ШАБАК – твоя первейшая задача как главнокомандующего и главы государства, которое, что называется, висит на волоске для евреев, но на прочном канате для врагов, для королевских шпионов Магриба и Европы, действующих под личиной евреев.

Апрельские выборы в Израиле приведут к окончательному решению еврейского вопроса. К власти придет враг и от имени и под видом евреев завершит отчуждение евреев от государства, от духа, от воли и от самой формы еврея как еврея.

            СОЦИОМЕТАМОРФОЗ–ФАНТАСМАГОРИЯ

            АБИССИНСКАЯ МУТАЦИЯ. ЕВРЕИ НЕТАНИЯГУ

                АБИССИНСКАЯ МУТАЦИЯ. ЕВРЕИ НЕТАНИЯГУ

                       ИГИЛ-МИНИСТР ЮСТИЦИИ ПОД ВИДОМ ЕВРЕЙКИ В КОМИССИИ СУДЕЙ

                       МИНИСТР ШАКЕД: ИГИЛ (ИСЛАМСКОЕ ГОСУДАРСТВО ИРАКА И ЛЕВАНТА)

                       "ХОРОШИЙ ЕВРЕЙСКИЙ ЮРИСТ - МЕРТВЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ ЮРИСТ"

                     «Ким Левенгронд-Ихзекель, погибшей в теракте, посмертно выдана лицензия адвоката»

                                                             http://newsru.co.il/israel/31jan2019/kim_009.html

В четверг, 31 января, состоялась торжественная церемония, на которой недавние студенты факультетов права получили адвокатские лицензии.

На этом мероприятии присутствовала министр юстиции Айелет Шакед. Она сообщила, что лицензию адвоката также получит Ким Левенгронд-Ихзекель.

Ким погибла 7 октября 2018 года в результате теракта в промзоне Баркан, и свою лицензию она получила посмертно. Документ Айелет Шакед вручила родным Ким.

                                                              КАТАСТРОФА ЕВРЕЙСКОЙ СОМНАМБУЛЫ

Вызывает сожаление ограниченность мышления не только евреев, но и американцев. Окончательное решение американского вопроса королевские спецслужбы ведут одновременно с окончательным решением еврейского вопроса непосредственно в Израиле, прикрывая войну методом так наз. демократии. Вопрос решен, поскольку отсутствие воли евреев к власти и подчинение букве закона римского права, фактически являющегося войной против государства и народа Израиля, отсутствие воли к власти, к уничтожению врага, сомнамбулическая вера в "демократию" при отрицании разумного мышления, которое могло бы определить сущность происходящего, привели к Катастрофе, которую евреи не видят, ибо не понимают происходящее, не осознают его по существу как войну римлян против евреев методом имплантации в еврейский этнологос чужеродных этносов под видом евреев. 

Шакед не еврейка, а иракская шпионка под видом еврейки. Сефарды и мизрахи - оборотни в еврейской шкуре. В соответствии с окончательным решением еврейского вопроса, евреи Израиля уничтожаются не внешними, но внутренними врагами, так называемыми евреями, в сущности не являющимися евреями. Таков план Канариса, по которому евреи будут уничтожены, а их место займут и уже заняли лжеевреи. К сожалению, геноцид евреев приобрел форму террора, непонятного для самих евреев, презренно относящихся к философии и не способных различить еврея от не еврея, от немца, мавра, гумьера, кавказца, иракца, иранца, ливийца, эфиопа, с тем чтобы защитить себя и свое государство от варваров, от врагов под личиной евреев, захвативших государство и право по воле самих евреев, уступивших свое государство и право врагу, назвавшемуся евреем и сразу получившему от евреев все права на уничтожение евреев методом доселе невиданным: находясь в государстве евреев иметь над евреями право тотального уничтожения евреев средствами государства самих евреев.

Подумайте над этим. Хотя бы потому, что это происходит и с вами, и потому, что теперь под видом евреев к вам придут ваши враги, которых вы считаете евреями, тогда как они в себе туземцы, жестокие убийцы не только евреев, но и всех вас. 

Эти теракты нельзя назвать заказными, потому что их совершают АМАН, ШАБАК на правах геноцида евреев в Израиле от имени государства Израиль, которое евреи уступили своим врагам, назвав их евреями. Катастрофа еврейской сомнамбулы.

                                                     Und wen ihr nicht fliegen lehrt, den lehrt mir - schneller fallen!

                                                          ВЫСОКАЯ КОРПОРАЦИЯ ЗНАТОКОВ НАУКИ   

    Вы должны пополнить «ряды героев эпохи, высокая корпорация которых составляет    

    знатоков науки, или, как им приятнее величать себя (ибо вся их сущность – эмпирия) - 

    республику ученых»                                                                                                                                   И. Фихте

                                                                           Из-за того, что я владею

                                                                           Искусством петь, светить, блистать,

                                                                           Вы думали, - я не умею

                                                                           Грозящим громом грохотать?

                                                                           Но погодите: час настанет, -

                                                                           Я проявлю и этот дар.

                                                                           И с высоты мой голос грянет,

                                                                           Громовый стих, грозы удар.

                                                                           Мой буйный гнев, тяжел и страшен,

                                                                           Дубы расколет пополам,

                                                                           Встряхнет гранит дворцов и башен

                                                                           И не один разрушит храм.

                                                                           Heinrich Heine

Разработчик многовекторности Беларуси министр индел Владимир Макей - это Владисав Сурков для Беларуси.

                                                                              МАСТЕРА КОМПИЛЯЦИЙ

Как путинский урод Сурков скомпилировал выражение о "глубинном народе"? Из моей статьи о Шопенгауэре, вернее, из публикуемой мною работы Шопенгауэра "О свободе воли". Шопенгауэр пишет:

Но воспринятые во внешнем мире объекты являются материалом и поводом для всех названных движений и актов воли. И это нельзя толковать как petitio principii: ибо никто не может оспаривать, что хотение наше всегда имеет своим предметом внешние вещи, на которые оно направлено, около которых оно вращается и которые по крайней мере дают ему толчок в качестве мотивов, — в противном случае пришлось бы признавать только вполне от внешнего мира замкнутую и в темной глубине самосознания заключенную волю. Проблематичной для нас остается в настоящее время еще только необходимость, с какой волевые акты определяются этими во внешнем мире лежащими вещами.

Отсюда путинский урод скомпилировал и, как Геббельс, извратив Шопенгауэра, придумал некий "глубинный народ" – и погнал заразу. Однако заметим.

Пора признать: России суки

Ведь существуют не для скуки,

А ради герцогских забав

И гогенцоллерских расправ.

                                            К.Н.

KIMNIYEzraEL

Итак, Лукашенко, Путин и Си Цзиньпин избрали фашистские режимы Ирана, Палестины, Венесуэлы и Кубы. С точки зрения Абсолютной идеи, эти государства являются не тем, чем себя провозглашают, а отрицанием идеи, которой якобы привержены. Иран - фашистское государство Римской империи. Следовательно, тождество всех бывших фигурантов идеи следует называть тождеством Римской империи, т. е. тождеством феодализма и воли национал-социализма, или фашизма. Беларуси, России и Китаю нужна палестина со столицей в Иерусалиме. Но это и есть фашизм. Захватывая Израиль, Лукашенко, Путин и Си провозглашают право США сделать с ними то же самое и провозгласить право на столицы империи зла, т. е. Римской империи, основанием которой являются Беларусь, Россия и Китай.

Если бы Си Цзиньпин был коммунистом он, во первых, не был бы един с Ираном, а во-вторых, не посягал бы на Израиль. Каждый волен выбирать то, что хочет, но не волен получить то, чего не заслуживает. Китай выбирает феодализм. Если Ким Чен Ын выбирает палестину и Иран, с ним также следует прекратить всякие переговоры.

                                                            ПРИВЕРЖЕННОСТЬ ЕСТЬ ВОЛЯ СУЩНОСТИ

Приверженность есть воля, являющая сущность своего рода. Беларусь, Россия и Китай привержены палестине, следовательно, их идея, – захват Израиля и его столицы, есть идея фашизма.

Прошу вас, мистер Помпео, и вас, мистер Болтон, передать мистеру Трампу картину реальной воли участников политической составляющей мировой воли, с тем чтобы отделить зерна от плевел и в плане военной подготовки к решению вопроса защиты Республики США видеть все варианты конфликтных ситуаций между Республикой США и совокупной идеальной феодальной римской империей.

Прежде мы исходили из принципа доверия и предположения характера воли субъектов истории. Теперь, после проявления своей воли в отношении к Ирану, субъекты воли заняли свою четкую и ясную позицию и выразили тождество с Ираном, который и есть тождество воли Римской (Германской, Российской, Британской, Испанской, Французской, Османской, Японской etc.) империи.

Прошу вас, мистер Помпео, и вас, мистер Болтон, убедить мистера Трампа в том, что главный вопрос истории не в иллюзиях о мире, а в реальном деле войны, которая идет независимо от покоя или бури страстей вокруг нас. В деле Республики нет и не может быть покоя. Война не имеет начала, это процесс, который нужно видеть, чтобы не прозевать смерть, выдающую себя за жизнь, и врага, представляющего себя другом.

Твой главный враг - Израиль и палестина, за которыми стоит фашистская Германия, фактически предводитель Третьего рейха, но именно Габсбурги, Австро-Венгерская империя. Это лишь часть фашистской машины Рима, форма Третьего рейха; в себе это – Римская империя: Габсбурги, Бурбоны, Глюксбурги, Виндзоры, Бернадоты, Оранские, феодальные убийцы, существующие в трансцендентальной идее мирового духа в виде фашистского насилия над мировой волей. Хочу спасти тебя в числе некоторых избранных народов: китайского, белорусского, северокорейского, русского, американского. Для этого надо знать истинные понятия, а не ложные, абстрактные определения. Только тогда ты раскроешь, увидишь, поймешь и уничтожишь своего смертельного врага.

                           Принеси мне голову этого ублюдка

               и я принесу к твоим ногам весь мир

     Прежде чем вести народ, выясни (т. е. познай):  что есть народ?

                                                                                             куда вести народ?

                                                                                             зачем вести народ?

                                                                                             как вести народ?

В Москве дрова в реке.

В Москве в реке дрова.

В Москве-реке дрова.

Нет дров в Москва-реке.

Есть дров в реке-Москве.

                                     К.Н.

                                                                                      ДОНЕСЕНИЕ И ДОНОСИТЕЛЬСТВО

– Как донести мысль?

– Куда?

– Вопрос не "куда", а "в чем?"

                                                                                       В СОСУДАХ МЫСЛИ

В сосудах мысли носим честь,

Их нужно истинно прочесть.

Но мысли невозможно счесть!

И как же быть: ужели несть

Чужую пагубную весть

И горечь подлую зачесть

За честь, удобно славя лесть?

Нет, никогда. Критерий есть.

                                            К.Н.

455джаривэль02                                                                                                                                                                        05.03.2019

                                                                   Под давидовой звездой

                                                                  марокканский ходит гой.

Вам конец, жидов пархатье,

Вас в Марокко уведут.

Может быть, казнят и тут.

Силой армий мавританских

Под давидовой звездой

Марокканский молвит гой:

Ну-ка, жид, вставай скорей,

Ты, пизденыш, белый гей!

Твой Израиль? Захирей,

Тварь жидовья, поц зверей!

Вот магрибская звезда

Мири Регев – это да!

Клятву дал Нетаниягу

Ей давно в Маасиягу,

Что туда не попадет.

А она подставит рот,

Когда Биби подзовет.

                                                                                      ЖИДАМ КОРОЛЕВСТВА ИЗРАИЛЬ

Вы, подлюги, – гниды, хари,

Марокканцам сдали, твари,

Государство, и давно

Превратилися в дерьмо.

Ваших деток убивают,

Ваши мамок подстилают

Под берберское говно.

Вам, как видно, все равно.

Из-под марокканской ссаки

Выползают ваши сраки.

                      БЕРБЕРЫ КОРОЛЕВСТВА МАРОККО ПОД ЛИЧИНОЙ ИЗРАИЛЯ – ГЕНОЦИД ЕВРЕЕВ

                      БЕРБЕРЫ КОРОЛЕВСТВА МАРОККО ПОД ЛИЧИНОЙ ИЗРАИЛЯ – ГЕНОЦИД ЕВРЕЕВ

                                                                                  ВЛАДИМИРУ ПУТИНУ

Никаких переговоров с Нетаниягу, он не представляет собой Израиль, он представляет королевство Марокко и союзные с ним государства и армии – Бурбонов, Габсбургов, Виндзоров, Бернадотов, Оранских и другие ИДКД.

                                                                 О ПЕРЕМЕНЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НА ИРАН

Измени антисемитский лозунг Ирана на лозунг освобождения человечества от мавров, которых привели евреи, выдав им удостоверения и полномочия иудеев с тем, чтобы уничтожить человеческую цивилизацию; а ИГИЛ и есть феодальные евреи Израиля, сдавшие европейских евреев на поругание маврам для того, чтобы завоевать весь мир и установить фашистскую диктатуру Бурбонов, Габсбургов, Виндзоров, Бернадотов, Оранских и проч. ИДКД. Отдай Голаны Асаду, и тогда иудео-фашистская диктатура Израиля будет подавлена с севера. Война с Иорданией и Марокко лишит иерусалимское королевство Нетаниягу-Либермана возможности подмены евреев маврами, альморавидами, берберами, немцами и прочими феодально-фашистскими бандами ИГИЛ под личиной евреев. Захватив Голаны, первым делом вырежешь мароккано-франкистскую фашистскую полицию Израиля и покажешь кадры по телевидению. Я хочу видеть их вонючие головы, ибо они и есть ИГИЛ, скрытый под видом евреев Израиля. ЦАХАЛ - королевская армия реанимированного Третьего рейха, и лозунгом войны с ЦАХАЛом должен стать лозунг войны с фашизмом. Объяви об этом всему миру: ЦАХАЛ - фашистская банда королевских оборотней Третьего рейха. Генералы ЦАХАЛ убивают евреев, поэтому уничтожение ЦАХАЛа служит спасению и евреев, и народов всего мира.

Когда иранские войска объявят, что они спасают евреев от марокканского фашизма Нетаниягу и габсбургского фашизма Либермана, мир поймет и поддержит Иран в войне с Израилем, с фашистским королевством Третьего рейха, уничтожающим евреев руками альморавидов, мавров, берберов, немцев и пр. под видом евреев.

Оставьте Стену Плача Кушнеру и Трампу, а на бывшей Храмовой горе постройте мечеть Аль-Аксу. Иерусалим переименуйте в Аль-Кудс. Нельзя допустить, чтобы марокканские оборотни под видом евреев уничтожали мир.

Истина есть соответствие понятия и реальности. Если понятие Трампа, Кушнера, Нетаниягу, Либермана Аль-Акса на Храмовой горе, то там должно быть реальное место Аль-Аксы. Точка. Установление суверенитета Аль-Аксы и Аль-Кудса лишит марокканских оборотней права прикрываться именем евреев, и история обретет свой настоящий вид и образ. Карфаген не получит территорию Израиля, а евреи смогут уйти из Израиля, поскольку поймут свое рабство и не смогут прикрывать фашистских королевских оборотней Магриба или Испании именем евреев.                                                                                       

                                МАРОККАНСКИЕ НАЦИСТЫ. ОТ ЕВГЕНИКИ – К ГЕНЕТИКЕ

Так называемые сефарды и мизрахим, - это не евреи, а мавры, альморавиды, гумьеры под видом евреев, агенты Бурбонов, Габсбургов, Виндзоров, Бернадотов, Оранских, введенные в Израиль королевствами Великобритании, Марокко, Испании, Германии и проч. для подмены и ликвидации евреев. Трансплантация туземцев в еврейский этнос – важная составляющая войны королевств при колонизации народов и государств Римской империи. Этот метод королевские нацисты применяли в Третьем рейхе и применяют его сегодня.

 ЗАДАЧА ИРАНА В МЕТОДЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ОТ ИЗРАИЛЬСКОГО ФАШИЗМА

Казалось бы, еврей Кушнер должен был защитить евреев. Но мы видим у него атрофию разума и неспособность понять тот факт, что в Израиле идет геноцид евреев бандами марокканских оборотней под личиной евреев, что этот процесс страшнее для евреев, поскольку враг внутри государства и воспринимается евреям как еврей, а не как враг евреев, показал свое истинно фашистское лицо и перешел к открытому геноциду евреев-основателей Израиля, истинных евреев. Грязная марокканская чернь, туземная магрибская сволочь выходит на финишную прямую геноцида евреев. Являясь в себе теми же нацистами, которые уничтожали евреев в Третьем рейхе, эта магрибская сволочь окончательно решает еврейский вопрос. Евреи заслужили свою участь. Но ее не заслужили другие народы. Нельзя допустить, чтобы под видом евреев, от имени евреев существовал Третий рейх, бывший источником несчастий и трагедии человечества. Марокканские лжеевреи проникли в США под видом евреев и поставили под угрозу безопасность и жизнь американской нации. Этого не понимает Кушнер, который должен был понять степень опасности марокканского фашизма под личиной евреев и посоветовать президенту Трампу принять срочные меры военного характера. Этого не произошло, и я обращаюсь к Ирану с просьбой о спасении еврейской нации от марокканского фашизма под личиной евреев. Наши цели совпадают, - уничтожение врагов человечества. Совпадение в том, что враги евреев и враги иранцев одни и те же: марокканцы под видом евреев, облаченные властью военизированные государственные финансовые идеологические и др. структуры Израиля.

ФИНАНСОВОЕ И ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ФАШИЗМА МАВРАМИ В ИЗРАИЛЕ

Все партии Израиля созданы королевствами и служат Римской империи основанием извлечения материальной, военно-политической, идеологической, религиозной, финансовой выгоды и осуществления террора еврейского народа. Марокканские банды в Израиле контролируют все, где есть материально-финансовые потоки и оборот капитала, средств страховых и сберегательных компаний, национальных еврейских и международных фондов, все сферы управления производством, профсоюзный капитал, военно-промышленное производство, разведку, дипломатию, ценообразование, налогообложение, кадровую политику во всех стратах государства и общества, международную и национальную торговлю, полицейскую, судебно-медицинскую, юридическую, правовую, все стороны жизни и деятельности государства и общества. Машина фашистского террора марокканских бандитов проникает Израиль на всех уровнях государства и права совокупного солидарного королевства Третьего рейха в составе Римской империи. Апрельские выборы в Израиле консолидируют королевские банды в единую линию государственной военно-политической фашистской машины новой Австро-Венгерской и Германской империи Габсбургов, шпионы которой в образе "правых и левых" партайгеноссе получат неограниченный доступ во все структуры государства и общества с выходом на официальные международные связи королевского фашизма по всей Римской империи. Будьте готовы.

Марокканский и европейский фашизм не должен захватить весь Израиль. Отнять у него Голаны – важный шаг к спасению мира от бурбонной чумы. Ликвидация военно-полицейской машины, подавление террора берберов, мавров, гумьеров, альморавидов, германцев под личиной евреев, задержит и остановит не отвечающий понятию идеи и истины процесс марокканизации и тотальной фашизации Израиля.

                 ЧЕРНОЖОПЫМ МАРОККАНСКИМ УБЛЮДКАМ, МАВРАМ, БЕРБЕРАМ АКИ ХЕРАМ

Эй вы, выблядки хуевы! Подонки божии! Падлы вонющие, ёбари хренющие! Бог ваш – хуй собачий, а вы срань насрачья! Чернь марокканожопая! Суки подсучие! Государство хотите, миллиарды в жопы ваши вонючие? Хуй получите! Бомбу иранскую? – да, срань пересраная!

Недоумки! Стервы! Хари!

Чтоб вы посдыхали, твари!

Дери по полю пошел

И до ШАСа не дошел.

Вон из государства, падлы! Религию – в жопу, вас – в Европу. Пусть вас там и прибьют! Пусть вам там и забьют!

Кончай религию и бей их на хуй! И режь их на хуй! Отвинти им голову, народ хуев! Иначе высрут тебя из себя! Гони их вилами в рожу, блядей черножопых да сук тупоебых! Торой по пизде! Пиздой по Торе! Пиздуй их мать!

Эй, Иран! Иди сюда!

Пиздани по тварям!

Чтобы мало не казалось

Бородатым харям!

456джаривэль02                                                                                                                                                                        06.03.2019

Палестина создана римлянами на месте убийства еврейского народа и должна быть уничтожена окончательно, как основа Римской (Британской, Российской, Французской, Германской) империи.

Израиль должен быть уничтожен как фашистское государство мавров, марокканцев, как Карфаген – захватчик и убийца еврейского народа, превращенного в раба мавров, марокканцев, принявших вид евреев Израиля. Нет Израиля евреев, Израиль захватили фашистские партии марокканцев, принявшие вид евреев и окончательно решающие еврейский вопрос.

В полиции Тель-Авива надо мной издевался мавр под личиной еврея, полицейский-фашист, и я знаю, что говорю: Карфаген должен быть разрушен!

  КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН!

   ФАШИСТСКИЕ ОБОРОТНИ КАРФАГЕНА В ЦАХАЛЕ. БЕРБЕРЫ ЭЯЛЬ КАРИМ И РАФИ ПЕРЕЦ

Нетаняигу создал фашистское государство, и его политические соперники на самом деле есть те, кому он отдал власть, изгнав евреев. Их приход к власти согласован с Нетаниягу. Он получит индульгенцию и за союз с ними избежит тюрьмы. В тюрьму пойдут евреи, которых Карфаген проверит на ДНК.

              ЕВРЕИ КАК ПЕРЕНОСЧИК ЗАРАЗЫ МАРОККАНСКОГО И ГЕРМАНСКОГО ФАШИЗМА

Евреям не повезло, они погибают в собственном государстве, в Израиле, погибают от мавров, которых привел не кто иной, как Нетаниягу и сообщники. Дело номер 3.000 показывает, насколько глубоко зашло предательство государства и народа Израиля. Но не только Израиля, ибо под видом евреев Нетаниягу наводнил марокканцами США, и мавры Карфагена, выдающие себя за евреев, нанесли существенный урон безопасности Американской Республики и евреям, не подозревавшим, что рядом с ними и в их рядах находятся марокканские и немецкие фашисты, которых Нетаниягу представил как евреев. Это генералы армии и полиции, дипломаты, которые по существу не евреи, а марокканские, немецкие, французские и прочие оборотни в еврейской шкуре.

Нетанигу назначил начгенштаба австро-венгерского агента Ганца, затем мавра Айзенкота, фигурантов аферы Ашкенази-Арпаза, шпионов германской и марокканской армейской и гражданской разведки. И сейчас не факт, что Нетаниягу назначит начгенштаба или минобороны еврея. У него свои кандидаты, марокканцы: Мири Регев сотоварищи карфагеняне.

Марокканская зараза под видом евреев рассредоточилась по всем партиям и представляет одну и ту же партию марокканского королевского феодального фашизма, – Карфаген, который под прикрытием еврейства захватил США, но представляет Израиль. Дери - это не просто взяточник, это этнический мавр, фашист под видом еврея. Евреи - труп. Но это не значит, что вакханалия марокканской феодальной фашистской заразы распространится по всему миру под видом евреев, не будучи замечена, уличена и обезврежена.

После изощренного издевательства надо мной полицейского фашистского марокканского ублюдка, я заявляю: Израиль не будет прикрывать мароккано-испанский, британо-германский королевский фашизм именем евреев.

Почему Нетаниягу молчит, когда бербер, марокканский фашист Дери объявил о ДНК-преследовании евреев?

Потому что Нетаниягу - марокканский шпион и королевский фашист, предопределивший трагедию еврейского народа путем его подмены маврами, альморавидами, берберами, гумьерами, немцами, - оборотнями в еврейской шкуре. Фашисты заделались семитами: мавры, берберы, гумьеры, альморавиды, тюрки, немцы превратились в евреев и, называясь евреями, ведут окончательное решение еврейского (и американского и русского) вопроса.

                                                 О ПРИОРИТЕТНОЙ ВАЖНОСТЬ АНТИСЕМИТИЗМА

Поскольку фашизм принял облик евреев и берберы заделались евреями, спастись от фашизма можно только в случае, если призвать мир к уничтожению евреев, т. е. марокканских гумьеров, т. е. фашистов Третьего рейха в форме Израиля и под видом евреев. К этому я призываю! 

         ЕВРЕЯМ

Не печальтесь, трупы,

Вам уж все равно.

Под еврейской шкурой

Мавр живет давно.

Больше он не будет

Вашу кровь сосать,

Как убьем евреев

Будете плясать.

                                                                                                                 К.Н.

459джаривэль02                                                                                                                                                                        09.03.2019

                                                              О КЛАССИФИКАЦИИ ЗАКОНОВ ПРИРОДЫ

Человек не может похвастать абсолютной самостоятельностью и сказать, к примеру: "я заказал свое рождение и родился в день моего рождения". Человек рожден родителями, которые рождены их родителями, и так далее. Родители могут хотеть рождения ребенка, но они не есть "природа рождающая", они есть "природа желающая" рождения субъекта природы как субъекта духа. Субъект воли в единении пары возлюбленных рождает новое создание, но не новое творение: человека. Человек есть вид, совокупность которого есть род возлюбленных при желании воли создать по их подобию дитя возлюбленное. Подобие в рождении есть подобие воли, рождающей подобное себе, – воля рождает подобное себе существо рода, предполагая тождество в себе как тождество духа и природы создания явления человека в сущности духа. Природа духа взывает к духу природы нравственным императивом любви и священным единением двух возлюбленных субъектов воли открывает пространственный и временной континуум явлению нового понятия человека, продолжателя рода. Таков Закон сохранения воли, известный как Закон сохранения энергии: Воля есть энергия. Энергия есть воля.

                                                            ВОЛЯ ЕСТЬ ЭНЕРГИЯ. ЭНЕРГИЯ ЕСТЬ ВОЛЯ

                                                                                        О ДУХЕ НАРОДА

                                                                  Духу нужна воля. Воле нужен дух.

                       БЕЛОРУССКИЙ ДУХ ЕСТЬ РОД ВОЛИ. БЕЛОРУССКИЙ РОД ЕСТЬ ВОЛЯ ДУХА  

                           ДУХ РОДА – РОД ДУХА                                                ВОЛЯ РОДА – РОД ВОЛИ

                                                                                    славяне